Мелисса Марр - Любимый грешник
Держа одну руку на спине Эйслинн и сжимая другой ее маленькую ладонь, Кинан провел ее сквозь танцующую толпу невидимых фейри. Наклонившись к ней, он проговорил нараспев:
— Смех, рокот воды, мягкий шум дорожного движения вдалеке, гул насекомых. Разве ты не слышишь этого, Эйслинн? Просто прислушайся.
— Я должна идти.
Ее волосы касались его лица, когда он кружил ее в танце, все ближе и крепче прижимая к себе.
— Отпусти меня, — потребовала она, но в ее голосе звучал страх.
Он остановился.
— Потанцуй со мной, Эйслинн. Музыки, которую я слышу, хватит нам обоим.
— Зачем? — Она застыла в его руках с жестким выражением лица, оглядываясь вокруг и всматриваясь в лица, скрытые человеческими масками. — Скажи мне, зачем? Чего ты хочешь?
— Тебя. Всю свою жизнь я ждал тебя. — Кинан замолчал, глядя в радостные лица летних созданий, которые так долго страдали под властью Бейры. — Я прошу всего лишь танец, всего один вечер. Если это будет в моих силах, я дам тебе взамен все, что ты попросишь.
— Все, что попрошу? — Переспросила она недоверчиво.
После всех волнений, исследований, страхов, он предлагает ей это в обмен на простой танец.
Неужели все так просто? Один танец — и она сможет уйти, убежать от всего этого. Однако, если верить легендам, фейри заключали только такие сделки, которые были выгодны им самим.
— Поклянись, — сказала она, и отступила на несколько шагов, чтобы смотреть ему в глаза, поскольку стоя так близко, это было невозможно сделать.
Он улыбнулся своей умопомрачительной улыбкой, и слова застряли у Эйслинн в горле. Она вздрогнула, но сдаваться не собиралась:
— Поклянись перед всеми этими свидетелями.
Она махнула рукой в сторону ожидающей толпы. Почти все они были фейри, но среди них было и несколько людей, которые тоже стояли и наблюдали за происходящим, даже не подозревая о том, какой спектакль разыгрывается перед ними.
Фейри — невидимые и носящие «иллюзии» — принялись бормотать и тихо переговариваться:
— А она умница…
— … хочет получить клятву короля, даже не зная, кто он.
— Он даст ей клятву?…
— Она станет чудесной королевой.
А потом Кинан сказал торжественно и громко, чтобы все его услышали:
— Перед всеми этими свидетелями, я даю тебе, Эйслинн, слово чести: клянусь, что все, о чем ты меня попросишь, и все, что я могу предложить, принадлежит тебе. — Он опустился на одно колено и продолжил: — Отныне и впредь твои желания станут моими до тех пор, пока я жив.
Ропот фейри стал громче и теперь звучал, как настоящая какофония:
— А что, если она не та самая? Как он может быть таким глупым?… Но гадалка сказала…
Все еще стоя на одном колене, Кинан опустил голову и протянул руку:
— Теперь ты потанцуешь со мной? Просто возьми мою руку, Эйслинн.
Все, что она должна была сделать, — это потанцевать с ним, присоединиться к вечеринке фейри на один вечер, и тогда она сможет попросить его оставить ее в покое. Невелика цена за такой приз. Он даже никогда не узнает, что ей было известно, кто он такой, что она видит их.
— Потанцую, — решилась Эйслинн и вложила свою ладонь в его, ощущая приятное головокружение от облегчения.
Послышался приветственный смех. Толпа подняла такой шум, что Эйслинн не удержалась и тоже рассмеялась. Может, они и радовались по разным причинам, но сейчас это не имело значения: они вторили ее восторгу.
Улыбающаяся девушка с украшавшими ее руки венами протянула им пластиковые стаканчики со сладким золотистым напитком, который, похоже, пили все вокруг:
— Это нужно отпраздновать.
Эйслинн приняла один стаканчик и отпила маленький глоток. Напиток был божественным — пьянящая смесь того, что не должно было иметь вкуса и аромата: разлитый в бутылки солнечный свет, приправленный волнующей красотой, ленивый полдень и тающий закат, разбавленные горячими бризами и опасными обещаниями. Эйслинн выпила все до дна.
Кинан взял стаканчик из ее рук и спросил:
— Теперь я могу получить свой танец?
Эйслинн слизнула с губ остатки вкуса — как теплый леденец — и улыбнулась.
— С удовольствием, — ответила она, чувствуя странную слабость в ногах.
И он повел ее сквозь толпу, кружа в танце — старомодном стилизованном вальсе вперемежку с современными движениями. Где-то на периферии сознания билась мысль о том, что что-то не так, но он кружил ее снова и снова, и Эйслинн никак не могла вспомнить, что именно. Они смеялись, пили и танцевали, пока она не забыла, почему вообще нервничала.
Наконец, тяжело дыша, она положила ладонь на запястье Кинана и выдохнула:
— Все, хватит. Мне нужно остановиться.
Он поднял ее на руки и, не отпуская, сел на высокий стул с резьбой в виде лучистых солнц и цветущих виноградных лоз:
— Не остановиться, а только передохнуть.
Откуда взялся стул? Все фейри вокруг смеялись и танцевали.
Я должна идти. Люди уже разошлись по домам. Но все фейри танцевали, даже тонкие «костлявые» сестры Скримшоу. Мимо пронеслась группа Летних девушек, так быстро, что их даже по ошибке нельзя было принять за людей.
— Мне нужно еще выпить, — сказала Эйслинн, сидя на коленях Кинана и по-прежнему тяжело дыша, и положила голову ему на плечо.
Чем больше она пыталась понять причины, почему должна была нервничать, тем непонятнее они становились.
— Еще летнего вина! — Крикнул Кинан и засмеялся, когда несколько молодых парнишек, похожих на львов, спотыкаясь и толкая друг друга, спешили поднести им высокие кубки. — Моя леди хочет вина, и она его получит.
Эйслинн взяла один из гравированных кубков и покрутила его в руке. Изящный узор покрывал его поверхность, изображая танцующую под ярким солнцем пару. Цвет вина клубился и менялся, словно в кубке занималась маленькая заря.
— А куда подевались пластиковые стаканчики?
Кинан поцеловал ее волосы и засмеялся:
— Для прекрасной леди — только прекрасные вещи.
— Ну и ладно, — пожала плечами Эйслинн и сделала еще один большой глоток.
Обнимая за талию одной рукой и придерживая другой ее спину, Кинан заставил Эйслинн откинуться назад:
— Еще один круг?
Волосы Эйслинн упали на влажную от росы траву, когда она запрокинула голову, чтобы посмотреть на него — на короля фейри, который сейчас держал ее в своих руках, и удивилась тому, что ей было так весело. Он снова усадил ее прямо и прошептал:
— Потанцуй со мной, Эйслинн, любовь моя.
Ноги болели, голова шла кругом. Ей не было так весело… еще никогда .
