Лиса в аптечной лавке (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Его чувство собственного достоинства, не позволявшее ему «насиловать перепуганных девственниц» – и которое, пропади оно все пропадом, сейчас заставляет его разорвать все отношения.

Отношения… Один поцелуй – вот и все отношения, а все остальное я себе придумала. И сейчас придумываю. Он женился на мне… Нет, не на мне, на Алисии, потому что решил, будто это его долг. И через несколько дней понял, что брачные узы не для него, только и всего.

– Завтра я заявлю в храм о прелюбодеянии, – продолжал Ксандер, точно не услышав моего возгласа.

Я вздернула подбородок.

– Я, конечно, не идеальная жена, но прелюбодеяния не было. Заявлять вы можете что угодно, попробуйте доказать.

Он усмехнулся.

– Думаете, так трудно пройтись по борделям? В любом из них найдется полдюжины свидетелей моего падения.

Вот тебе и «чувство собственного достоинства». И все-таки… Грязь польется на него, не на меня.

Может, оно и к лучшему? Представляю, какая физиономия будет у Айгора, когда он узнает. При мысли об этом я почти развеселилась, и это не укрылось от мужа.

– Вижу, я вас порадовал.

– Нет. Но если вы не верите моим словам – какой смысл мне что-то говорить? – Голос дрогнул, и мне пришлось помолчать, чтобы справиться с ним. – Делайте что хотите.

Врать бесполезно, правде он не поверит. Замкнутый круг.

– Именно так. И позволю вам делать, что хотите. Живите, как вам вздумается, варите зелья, какие вам вздумается, вот хоть… – Он осекся. Медленно, точно сам себе не веря, взял в руки справочник. – Зелье правды?!

Глава 27

Ксандер положил справочник на стол, шагнул ко мне.

– И для кого оно предназначалось?

– Не для вас! – вскинулась я. Выпрямилась, вместо того чтобы отступить.

Ксандер придвинулся еще ближе, приподнял мой подбородок, заглядывая в лицо. Я прокусила губу – от него словно волны статического электричества шли.

– Правда? И вы полагаете, я поверю?

Низкие рычащие ноты, что прорезались в его голосе, словно став осязаемыми, прошлись холодом вдоль позвоночника и – вот уж некстати – пробежались мурашками по груди.

Я разозлилась – на него, на себя и собственную неуместную реакцию. Терпение лопнуло – дохлое у меня, похоже, было терпение.

– Да плевать мне, поверите вы или нет! Вам же все равно, что бы я ни сказала: заяви я, что сейчас белый день, вы ответите – ночь!

Наверное, надо было держать себя в руках. Постараться быть спокойной и разумной. Учитывая все мои недоговорки, что должен был подумать Ксандер, увидев этот рецепт? Наверняка я бы на его месте тоже взбеленилась. Только все эти, безусловно, разумные мысли мелькнули и исчезли, сметенные бурей эмоций. Пропади они пропадом, мои внезапные восемнадцать с их гормональными скачками! В двадцать восемь быть разумной куда проще.

– Вообще-то сейчас действительно ночь, – заметил муж, улыбнувшись краем рта.

И от этой полуулыбки, от прикосновения его пальцев, легко скользнувших от моего подбородка по краю челюсти, я окончательно потеряла голову. Вместо того чтобы отступить, разорвать дистанцию, отдышаться, шагнула навстречу, глядя снизу вверх, точно моська на слона.

– Вот и я о чем! Вбили в свою упрямую голову, будто я вру, и слышать ничего не хотите! Вот и не слушайте, катитесь в бордель, к герцогине как-ее-там, да хоть к кузькиной матери, и не лезьте в мои дела!

Его улыбка стала шире, а я уже не могла заткнуться:

– Я вам не нужна, и вы мне тоже, еще зелье на вас тратить! На которое дай бог если полдня работы уйдет, а то и больше, не говоря об ингредиентах!

Ксандер снова посерьезнел, вглядываясь в мои глаза. Что он хотел там увидеть? Темный внимательный взгляд гипнотизировал, притягивал, не давая отстраниться.

– Если вы не врете, то все еще хуже, – медленно и пугающе спокойно произнес муж и вдруг взорвался: – Да что же ты творишь, дура! Во что лезешь? Ладно бы в самом деле меня отравить собралась – я и антидот найду, и доносить не побегу, сам разберусь!

– Сам прибьешь и прикопаешь? – тоже перешла на «ты» я.

– Сам прикрою тебя, идиотку этакую! – рявкнул он, схватив меня за плечи и притягивая еще ближе, хотя ближе, казалось, уже невозможно. – Только когда эта твоя затея провалится, всех моих денег и связей не хватит, чтобы тебя прикрыть! Кому ты собралась подливать зелье правды? Как намерена выкручиваться, когда попадешься, если действительно ничего и никого не помнишь?!

– Не провалится! Я буду осторожна и не попадусь!

– Королева тоже так думала! Все так думают, и все попадаются, кто раньше, кто позже. А ты влипнешь сразу же! Хочешь кончить на плахе, как твой отец?

– Тебе какая разница! Хоть на плахе, хоть под забором – тебе-то какое дело! Собрался разводиться – вот и разводись, и катись на все четыре стороны! И не переживай, даже если сдохну – тебя за собой не…

Договорить я не успела. Рука Ксандера легла мне на затылок, а губы накрыли мои. Я задохнулась от возмущения. От возмущения или желания, что током пробежало по телу, едва муж коснулся меня?

Его язык пробрался мне в рот и коснулся моего, скользнул и отстранился, точно приглашая, – и я потянулась навстречу, впилась в его губы. Поцелуй длился и длился – тот жаркий и настойчивый поцелуй, когда каждый хочет лишь брать и не желает отступать. Я вцепилась в плечи мужа – колени перестали держать. Прихватила зубами его губу – низкий рык стал мне ответом. Ладонь Ксандера легла мне пониже спины, притянула, впечатывая в сильное тело, давая возможность животом ощутить его желание. Пальцы другой руки пробрались мне в волосы, потянули, заставляя откинуть голову. Он заглянул мне в лицо.

– Еще немного, и я не остановлюсь.

Его дыхание опаляло лицо, запах его кожи дурманил разум, жар волнами пробегал по телу, бросая в дрожь.

– Не останавливайся, – прошептала я.

Он выдохнул – резко, неровно, – снова склонился ко мне. Жарко и щекотно прошептал в ухо:

– Сама напросилась.

Прихватил зубами мочку, и я не выдержала – застонала, запрокидывая голову, подставляя шею под поцелуи, вжимаясь в мужа всем телом, словно пытаясь слиться с ним сквозь одежду. Забралась ладонью за его воротник, ощутив, как перекатываются под кожей мышцы, перебирала его волосы, пока он неторопливо спускался по моей шее, лаская, целуя, прикусывая, пока прокладывал дорожку поцелуев вдоль ключицы.

Ксандер попытался сдвинуть платье с моего плеча, досадливо рыкнул, когда ткань не поддалась. Выпрямился, оглядываясь по сторонам. Воспользовавшись моментом, я стащила с него расстегнутый сюртук, занялась жилетом. Какой садист придумал эти пуговицы, целый десяток пуговиц?! А может, мне просто мешали дрожащие от нетерпения пальцы. Муж отвел мои руки, сам справившись с застежкой, сбросил жилет, оставшись в одной рубашке. Я потянула ее кверху – хотелось увидеть его без одежды, коснуться кожи не только в ворохе рубахи, но Ксандер снова перехватил мои руки, бесцеремонно развернул меня спиной. Ругнулся. Нет, все эти шнуровки, юбки и корсажи точно придумал какой-то извращенец, уверенный, что супруги любят друг друга только ночью под одеялом…

Корсаж вдруг разом ослаб, на столешницу рядом со мной упал нож, которым я измельчала сырье. В следующий миг его накрыл верх моего платья, следом легла рубашка Ксандера. Я развернулась к нему, прижалась, потерлась щекой, точно кошка, слушая, как бешено мчится его сердце. Он подхватил меня, усадив на стол, потянул вниз сорочку, и я повела плечами, помогая спустить ее до пояса, выгнулась, подставляясь под ласки, когда он прильнул к груди.

Желание пробегало нервной дрожью по коже, наливалось горячим теплом между ног, и я невольно попыталась стиснуть колени, чтобы хоть немного утишить его, но между коленями уже вклинился Ксандер, а его руки хозяйничали у меня под юбкой, пробравшись в прорезь панталон, и я всхлипнула, когда пальцы, едва коснувшись чувствительной точки, скользнули дальше и снова вернулись. Заерзала, пытаясь прижаться к нему, заполнить тянущую пустоту, которую мог заполнить только он, сама подалась ему навстречу, опираясь руками за спиной, – и вскрикнула, когда он толкнулся внутрь.