Злодейка должна умереть - Анастасия Коновалова
Многие ее теперь недолюбливали, Мелинда смотрела непонимающе, Артур хмурился и пытался защитить Риэль, а сама Святая присылала письма и стояла по несколько часов у ворот. Эва отказывалась встречаться с ней. Знала, что начнет сомневаться, ведь Риэль ей нравилась.
Она посмотрела на обугленную бумагу — единственное, что осталось от письма Риэль. Лукреция поджимала губы, смотрела исподлобья, но ничего не говорила. Даже когда услышала про отравления, она ничего не сказала, лишь тихо посетовала на то, что Эву теперь все оскорбляли. Это вызывало улыбку. Приятно.
Улыбка пропала быстро. Эва вспомнила, как плакала и молилась графиня, когда узнала о ее поступках. Она едва на коленях не ползала, умоляла, чтобы Эва прекратила и извинилась перед Святой. Выглядела совершенно разбитой, когда Эва проигнорировала ее мольбы и продолжила распускать плохие слухи.
− Госпожа, к вам пришел граф.
Эва одним быстрым движением смахнула пепел и выпрямилась, смотря скучающе на графа. За последнее время он сильно осунулся и побледнел. Выглядел жалко. Эве даже совестно стало, но отступить сейчас она уже не могла. Тогда все ее решения и действия пойдут насмарку.
Граф старался, хмурился слишком сильно и губы поджимал, чем выдавал себя. Эва смотрела на него и чувствовала вину. Она не только отобрала у этих людей дочь, но и позорила ее память.
− Эванжелина, твое поведение беспокоит нас с материю, − начал он и без приглашения сел в свободное кресло. Эва сжала подлокотник кресла, но больше никак не показала свои эмоции. — Ты сильно изменилась после лихорадки. Сначала устроила истерику, потом долго измывалась над прислугой, с нами не разговаривала, непонятно с кем общалась и навредила Святой на королевском приеме. Ты не только сама подставилась, но и род опозорила.
Наверное, для настоящей Эванжелины эти слова стали бы пощечинами. Однако для нее были лишь звуком, который порождал внутри чувство вины. С трудом игнорируя его, Эва склонила голову, дожидаясь продолжения. Она многое сделала, на что граф с графиней не могли не среагировать. На самом деле, счастье, что ее еще не схватили королевские стражники. Покушение на жизнь Святой считался грехом, достойным смерти.
Граф смотрел долго на Эву, потом вздохнул и на глазах постарел на несколько лет.
− Я разочарован в тебе, Эванжелина. Ты разбила матери сердце. Ей сейчас и так тяжело, а еще и ты… − распалялся граф, но резко замолчал и выдохнул. Потер переносицу и покачал головой, будто ему тяжело говорить. — Ты отправишься в восточное поместье. Ты будешь сидеть там тихо и поправлять здоровье. Ты больше не будешь нас позорить!
Эва дернулась от его последних слов, будто от хлесткой пощечины, но все равно чувствовала удовлетворение. Восточное поместье далеко от дворца, но при этом достаточно близко к основным местам событий. Нельзя утверждать точно, были ли у нее люди, которые выполняли б поручения? Наверное, нет. После такого от нее не отвернуться разве что сумасшедшие.
* * *
Граф с графиней выглядели грустными и вместе с тем жесткими. Они храбрились и, скорее всего, надеялись на то, что Эва кинется им в ноги и будет молить о прощении. Однако она лишь спокойно собрала вещи, спрятала на дно сундука книгу, в которой аккуратно была переписана вся информация о романе. Улыбнувшись скупо, Эва откинула распущенные волосы за спину и села в карету.
В восточное поместье она возвращалась с немного поникшей Лукрецией. Малышка все еще не понимала, почему Эва так поступала, но не осуждала и защищала. Благодаря ей сильное чувство вины и одиночества, от которого постоянно хотелось реветь навзрыд, отступало. Хоть кто-то оставался на ее стороне. Кроме Лукреции ехал и рыцарь Ян. Насчет него Эва сомневалась и не знала точно, ехал рыцарь следить за ней или просто следовал за госпожой.
Она все еще помнила лица графа с графиней: бледные и потерянные. Они выглядели так, будто узнали, что их любимая дочь умерла. От этого становилось больно. Эва отвернулась от окна и посмотрела на подрагивающие в перчатках пальцы. Конечно, ей страшно. Настолько страшно, что прошлой ночью Эва так и не уснула, пролежав от заката до рассвета с открытыми, воспалившимися глазами.
Невесело фыркнула. Если бы не Лукреция, все бы увидели ее синяки под глазами, воспалившиеся глаза и впалые щеки.
− Прошу, не волнуйтесь, госпожа, − тихо заговорила Лукреция, перебирая в липких ладонях подол старенького платья. посмотрела на Эву упрямо. — Они обязательно поймут, что вы хорошая.
Эва фыркнула, едва не рассмеявшись от абсурдности и наивности ее слов. Граф с графиней по-прежнему любили это тело и не будут долго злиться. Конечно, сейчас они разбиты, но когда шумиха уляжется, они наверняка попробуют вернуть Эву в центральное поместье.
− Не переживай. Все будет хорошо.
Может, хорошо и не будет, однако станет легче.
В карете Эва немного подремала, но все равно просыпалась каждые десять минут в страхе. Успокоилась лишь когда увидела небольшой, загородный дом, который так опрометчиво называли поместьем. Вышла из кареты не без помощи рыцаря Яна и довольно вдохнула свежий, теплый воздух с легким привкусом меда. Восточное поместье славилось своими цветами, жужжащими пчелами, и пасеками, в которых получался самый вкусный, нежный и сладкий мед.
У главного входа их уже встречали.
− Добро пожаловать, Госпожа.
Пожилой дворецкий в идеально выглаженном костюме, поклонился ей и посмотрел из-под очков-половинок. Эва еще помнила, какой дворецкий на самом деле ворчливый и дотошный, приставал к ней часто, заставлял решать вопросы поместья. Именно ему она была больше всего благодарна. Из депрессии и истерик доставал ее именно дворецкий.
− Рада видеть тебя, Гелберт. Распорядись, чтобы мои вещи перенесли в ту же комнату. Подготовь всю документацию по поместью, однако ими я займусь послезавтра. До этого дня даже не думай меня донимать. Подготовь комнаты для рыцаря Яна и Лукреции. Я сейчас пройдусь по поместью и отправлюсь отдыхать.
Эва отдавала приказы четко и коротко, не давая Гелберту и слово вставить. Помнила, как в те темные дни не могла заткнуть охочего
