Черное пламя Раграна 2 (СИ) - Эльденберт Марина
— С драконом мне все понятно, — говорит Вайдхэн, нарушая очарование момента. — А вот с нашими отношениями — не совсем. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Аврора. Хочу этого так, как никогда и ничего в жизни своей не хотел.
Он поворачивается ко мне, достает из кармана пальто коробочку. Логотип-эмблема знакомы каждой женщине, которая хотя бы раз листала соцсети или заглядывала в виртуальный журнал мод. Это логотип «Адэйн Ричар» — ювелирной компании, создающей украшения исключительно на заказ, из фервернского льда — драгоценных камней, которые добывают только в Ферверне. Эксклюзивные, по таким ценам, в которых с нулями можно запутаться. Это настолько лакшери, что у меня даже во рту пересыхает гораздо быстрее, чем от близости дракона и его пламенной сути. Особенно когда коробочка с легким щелчком открывается, и я вижу сверкающее на иссиня-черном бархате кольцо.
— М-м-да, — говорю я. Подозреваю, что это не то, что каждый иртхан хочет слышать в ответ на предложение руки и сердца рядом с живым драконом, у которого сейчас глаза размером как у меня. В смысле, на драконий эквивалент, конечно же, но тем не менее.
— Это все, что ты можешь сказать? — спокойно интересуется Вайдхэн. Как-то так спокойно, что от этого спокойствия по спине марширует стадо колючих мурашек.
— На самом деле нет. Я многое хотела тебе сказать до того, как ты показал это. Ты правда думаешь, что кольцо стоимостью в пару квартир отменяет все, что было до?
— Что было «до», Аврора?
— Ты меня оскорбил! Для начала, — я складываю руки на груди. — Когда сказал, что я флиртую с другим мужчиной, будучи в отношениях с тобой. Потом запретил к нему приближаться, как будто я твоя собственность. Ну и сегодня — до кучи — ты сказал, что я пользуюсь служебным положением! Ты уверен, что тебе нужна такая жена?!
— Это — не доказательство, что нужна?! — Колючих мурашек становится больше, а камень, которому положено по происхождению быть холодным и ледяным, словно впитывает жар и блеск чешуи дракона, сидящего рядом с нами. Который, к тому же, начинает урчать, как виари, вот только когда виари урчит, это приятно, а когда урчит дракон, вибрирует земля. И воздух. И все внутри меня. Может быть, дело не в драконе, а в Вайдхэне, который шагает ко мне вплотную с кольцом в раскрытой коробочке.
— Доказательство чего, Бен? — спрашиваю я. — Я не сомневаюсь в том, что ты делаешь мне предложение. Я сомневаюсь в том, что у нас все получится, если ты мне не доверяешь! Почему ты мне не доверяешь?
Он плотно сжимает губы, так плотно, что они грозят сплавиться в одну тонкую линию, разрезающую его скульптурное лицо. Тем не менее спустя несколько минут Бен все-таки произносит:
— Я заказал это кольцо на следующий день после того, как ты сказала, что подумаешь. Ты сказала, что подумаешь, Аврора — и замолчала. Что должен был думать я?
— Но я же была с тобой!
— Быть со мной, и остаться со мной — разные вещи, — процедил он. — Возможно, дело в том, что я не знаю, как понимать твое «я подумаю». Ну и еще в том, что ты считаешь Элегарда Роу гораздо более подходящей партией для себя.
Что?! Что-о-о-о?!
— При чем здесь Элегард Роу?! — я выдыхаю свои чувства, получается очень громко. — Мне кажется, мы говорили о нас!
— Все дело в том, Аврора, что «нас» не существует. Есть ты. Есть я. Не вместе. Мы по отдельности. Ты работаешь со мной, ты вечерами приходила ко мне, но потом ты уходишь, и все так же молчишь. Как будто между нами не было того разговора. Как будто тебе наплевать. Как будто ты только и ждешь, чтобы сказать, что не выйдешь за меня. Что тебя вполне устраивает должность секретаря, и на этом — все.
Мир сошел с ума. Вайдхэн сошел с ума! И я схожу с ума тоже, потому что мурашек становится столько, что они вот-вот начнут с меня падать, а после рассыпятся по всему снегу, по всей пустоши и заполонят мир. Дракон начинает урчать так, что я подпрыгиваю, как мне кажется. Или просто меня так трясет от эмоций? От наших общих эмоций?
— Что с ним? — интересуюсь я, чтобы переключиться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Он себя успокаивает. Чувствует нас.
Неплохо было бы, чтобы он еще и меня успокоил. Почему у меня не получается рядом с Вайдхэном быть спокойной? Действительно спокойной, чтобы нормально поговорить, все выяснить, а не вести себя как подросток в период гормональной бури?! То, что я сейчас и правда подросток в период гормональной бури (спасибо, черное пламя) — не считается.
— Я пошла на должность секретаря, на эту должность, чтобы поработать с тобой. Чтобы узнать тебя лучше, чтобы понять, что я тебя достойна, — говорю, глубоко вздыхаю и добавляю: — Но вовсе не для того, чтобы от тебя убегать, чтобы говорить, что мне нужна только эта работа, пользоваться служебным положением и направо и налево флиртовать с другими мужчинами. Для меня все так быстро произошло, что мой мир пошатнулся, да что там, он и сейчас шатается, Бен! Неужели ты не видишь? Я пытаюсь сделать как лучше… Боюсь привязаться к тебе еще сильнее… боюсь, что получится, как с Каридом! Что тебе просто-напросто надоест, потому что хоть во мне и складируется твое черное пламя, я всего лишь человек, обычная женщина! А не какая-то там Алера Бла-бла-бла-сверни-язык инд Хамир!
На последних словах я обхватываю себя руками и отступаю. Мне настолько неловко, что я все это выложила ему с полпинка… не так давно я вообще думала, как не стать женщиной из разряда «Хэй, парень, женись на мне!», а сейчас «парень» готов жениться, и вообще все хорошо, но у меня в голове полный кавардак, а внутри — коктейль из черного пламени, чувств и эмоций.
— Я боюсь, что все, что нас связывает — это черное пламя! — выдыхаю свой главный страх. — Что, если его убрать, ничего не останется. Точнее, ты останешься правящим, а я снова стану матерью-одиночкой с неизвестным будущим и опытом работы секретарем в Ровермарк.
Теперь, когда я все это сказала, я чувствую себя опустошенной и в то же время свободной. Настолько свободной, насколько не чувствовала себя уже давно.
— Ну во-первых, убрать черное пламя, чтобы проверить твою теорию я не могу, — произносит Вайдхэн, когда понимает, что я замолчала и добавить мне больше нечего. — Во-вторых, пламени в венах иртханов изначально придается очень большое значение. Да, во мне есть звериная суть, но во мне есть и суть иртхана, и, смею надеяться, она тоже имеет право голоса. Не только право голоса, но и право выбора, и право на чувства. Ты правда считаешь, что я делаю тебе предложение только потому, что мое черное пламя тянется к тебе?
— Не знаю, — я качаю головой. — Не знаю. Почему ты делаешь мне предложение, Бен?
— Потому что хочу провести с тобой всю свою жизнь, Аврора. Потому что хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой. Потому что хочу, чтобы у нас с тобой были дети. Хочу увидеть, как они пойдут в школу, хочу увидеть, как вырастут и станут сильными иртханами. Хочу, чтобы ты разделила все это счастье со мной. Ты этого хочешь?
Он смотрит на меня так, что мурашки сменяются жаром, от которого становится горячо даже дышать. Дракон перестает вибрировать, и вместе с ним перестает подрагивать земля. Так гораздо лучше, так более ясные мысли, хотя я все еще не могу поверить в то, что Бен только что сказал.
— Ты правда хочешь, чтобы у нас были дети? — спрашиваю почему-то очень тихо.
— Да. Не меньше парочки иртханят, которые будут дружить с Ларом приставать к Дрим так же, как сейчас пристает он. Ну и разумеется, которые будут очень бояться первой встречи с драконами, потому что их мама — трусишка.
— Я не трусишка, — возмущенно говорю я. — И я не боялась дракона. Просто не сразу это поняла.
— Ты боишься меня. Боишься настоящих чувств. И отношений тоже боишься, Аврора, но я достаточно упорный, чтобы спросить еще раз: ты за меня выйдешь?
Бен произнес это так, что я на мгновение пропустила вздох. В его глазах сейчас отражалось не черное пламя, а я, и от этого вопрос получился на удивление сокровенным, каким-то настолько глубоким, что мне даже не по себе стало. Не по себе — потому что я поняла, что я падаю в этого мужчину, как в пропасть. Я просто лечу, и крылья за спиной (даже если бы они были) меня не спасут, потому что эта пропасть бездонна. Но может быть, стоит позволить себе упасть по-настоящему, чтобы почувствовать, каково это? Ведь в пропасти, у которой нет дна, просто невозможно разбиться. Зато можно бесконечно чувствовать этот головокружительный полет, так похожий на смешанные чувства, когда ты выходишь на сцену.