Ключ от этой двери (СИ) - Иолич Ася

– Но зачем же ты прямо перед уходом...

– Чтобы ярче разгорелось после моего прихода, – донеслись его слова из арки.

Аяна вздохнула и приложила ладони к лицу, потом встала, засовывая поддельную бороду в карман камзола, и побрела к Иллире.

– Кимо, иди ко мне, – сказала она, присаживаясь к столу.

– Это правда единственный выход, – вздохнула Иллира, глядя, как резво Кимат карабкается на колени Аяне.

– И ты согласишься на это?

– Даже если бы я не была согласна, Исар будет решать. Он глава рода, и он верит Конде.

– В конце концов, то, что он предлагает, действительно может сработать, – сказал Черилл, задумчиво нахмурившись.

Аяна посидела с ними за столом, потом покормила Кимата овощами и сыром, ушла к себе и лежала, глядя в потолок и размышляя о словах Конды, пока сын играл, строя что-то из деревянных брусков и гальки, весело восклицая и смеясь и время от времени подходя к ней, чтобы показать, что получилось.

С одной стороны, то, что Конда предлагал, действительно казалось ей разумным с учётом всех обстоятельств, но Аяну не покидало ощущение какой-то неправильности. Она вспомнила свадьбы хасэ у священного озера Тэвран и девушек, выкупом за которых тогда интересовался Верделл, а ещё его давние слова о том, что в Харадале, наоборот, за девушкой дают приданое.

– Что за странный мир, – сказала она, обнимая ладонями лицо Кимата, который подошёл к кровати и щупал её волосы. – Кимо, драгоценный мой, какой же странный этот мир! Почему к любви всегда примешиваются деньги и вещи, и какие-то странные правила?

Кимат посмотрел на неё и залез на кровать.

– Ты устал? – спросила она. – Хочешь спать?

Он помотал головой, но Аяна прижала его поближе к себе и, гладя по голове и спинке, начала петь колыбельную, ту, которую ей напел Верделл, и глаза Кимата понемногу становились всё более сонными, он зевал, и колыбельная несла его на волнах, обещая возвращение весны, а за ней была другая, про реку, столетиями обкатывающую валуны крутых порогов, и ещё одна, про красные ягоды, падающие в белый снег, и неловких толстых сизых птиц с хохолком и жёлтым кончиком хвоста, которые неосторожно роняют их с ветвей.

24. И это ты называешь "мыть руки"?

Дверь тихонько приотворилась.

– Аяна, там к тебе пришли, – негромко сказала Иллира.

Аяна удивлённо села, спуская ноги с кровати и оглядываясь на спящего Кимата.

– Кто?

– Молодые люди, – сказала Иллира с улыбкой. – Немного стеснительные.

Аяна накинула камзол и заинтересованно вышла на кухню.

– О, Анвер, ты побрился? – спросил Бертеле, высовывая язык в дырку от выпавшего клыка.

– И вам добрый вечер, севас, – улыбнулась Аяна. – Да. Ничего, у меня очень быстро отрастает борода.

– Мы пришли... Мы хотели спросить, это правда? То, что ты обещал? – спросил робко Сэмилл, прищурив один глаз и ковыряя ноготь. – Что ты... бесплатно...

– Можешь научить писать и читать, – решительно продолжил его мысль Бертеле. – Это правда?

Аяна с улыбкой оглянулась на Иллиру, и та развела руками.

– Тебе, наверное, потребуется стол, – сказала она. – И грифель. Ох, Анвер, с тобой не соскучишься.

Аяна смотрела на двух вихрастых мальчишек, робко стоящих плечом к плечу, на их недоверчивые лица, и почему-то чувствовала себя так, как, наверное, чувствовала себя кирья Эрке Гелиэр, снимая туфельки с ног и шагая впервые в своей жизни по обкатанной морем гальке в бодрые, упругие волны одного маленького залива, принадлежавшего огромному, вольному, широкому и прекрасному морю.

Кимат спал, положив одну руку на грудь и откинув вторую в сторону, и рядом спал Конда, в такой же позе, с таким же выражением лица. Аяна застыла на пороге, опуская два листа бумаги, исписанные неловкими буквами, исчерканные помарками, измятые в небольшой драке, которая случилась в конце, когда Бертеле, нахмурившись, сказал, что у него буквы выходят красивее, чем у Сэмилла, потому что Аяна похвалила того за усердие.

Она стояла и смотрела на Конду и на их сына, и сердце заходилось от нежности, а в носу слегка щипало. Присев в изножье, она подтянула коленки к себе и оперлась на них подбородком, и смотрела, пытаясь запомнить эту картину, в полутьме переводя глаза с одной темноволосой головы на другую, потом осторожно подняла Кимата и перенесла в кроватку, накрывая тонкой простынёй.

– М-м? – сонно откликнулся Конда, обнимая её, когда Аяна скинула костюм и рубашку и нырнула под простыню. – Катис освободился?

– Спи, – сказала она. – Спи.

Рассвет нежными пальцами раскрасил невесомые облака, похожие на утиный пух, в оттенки соцветий нокты. Аяна поёрзала под простынёй, отлепляя вспотевшую спину от горячей груди и живота Конды, и с облегчением и удовольствием глубоко вздохнула, когда воздух охладил влажную кожу.

– Ты прилипла ко мне? – спросил Конда, открывая один глаз. – Жарко? Прости. Я горячий.

– Жарковато, – смущённо прошептала Аяна, поворачиваясь к нему. – Ты опять пришёл через окно, пока я сидела с мальчишками?

– Оно было открыто, – пожал плечом Конда. – А ещё я с некоторых пор побаиваюсь дверей. – Он коснулся уха. – Опасаюсь, что в меня снова устремится часть твоей тяги к знаниям.

– А? – переспросила Аяна, лениво потягиваясь.

– Боюсь, говорю, – положил он на неё руку, закрывая глаза. – Интересно, если ты чуть не казнила меня пропуском в хранилище книг, что же ты сотворишь со мной, имея в руках настоящее оружие?

Аяна замерла. Конда почувствовал это и открыл глаза.

– Что? Что случилось? – встревожился он.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что ты чуть не лишила меня жизни посредством пропуска в хранилище, что же будет...

– Хранилище книг? Хранилище?

Она села и уставилась на него.

– Да что случилось, Аяна? – беспокойно поднялся он на локте.

Аяна рухнула на постель, пряча лицо в подушку.

– Ничего, – прошептала она. – Просто я... Я тупая. Правильно сказала Пасси тогда, на болотах. Конда, ты хоть знаешь, насколько я беспросветно тупа?

Он улёгся рядом с ней, гладя по волосам.

– Я думала, Харвилл подарил мне метательный снаряд из Фадо, – приглушённым подушкой голосом сказала она. – Мы много раз говорили о таких, и он тайком положил мне в сумку эту пластину и написал: "Не всё, что тебе приглянулось, должно принадлежать тебе, но что-то должно принадлежать всем без исключения". Я думала, он написал это, потому что мы много раз говорили о том, что можно женщинам, а что – мужчинам, и он подарил мне оружие.

– Ну, в каком-то смысле, он подарил тебе оружие, – сказал Конда, тоже спрятав лицо за подушкой и мелко вздрагивая. – В общем-то, ты была недалека от истины.

– Смейся, смейся, Конда, – сказала Аяна с горькой обидой. – Ты уже смеялся, когда я говорила о том, как вкусны почтовые голуби, так смейся и сейчас, почему бы и нет? Действительно, что может быть смешнее человека, который чего-то не знает?

– Зато теперь ты знаешь чуть больше, – вытирая глаза, смеялся Конда. – И узнаешь ещё больше, если применишь это страшное оружие по назначению. Вернее, Анвер применит. Ну, я думаю, тут-то ты в курсе. Прошу тебя, не обижайся. Я тогда очень удивился, когда вынул пропуск из двери и увидел, что ты сотворила с ним, но подумал, что это опять одна из тех необъяснимых твоих идей, вроде несуществующих животных, которых ты придумываешь и вышиваешь, или отказа от погребения почившей обуви, или... Или чего угодно, что так влечёт меня в тебе.

– Почему ты раньше не сказал? – почти простонала Аяна. – Почему?

– Да как-то не о том мы говорили... – пожал плечами Конда. – Если вообще говорили. Я и сам забыл спросить, откуда это у тебя. Ох, Аяна. Ты не перестаёшь изумлять меня...

– Ага... своей тупостью, – обиженно пробормотала она.

Он прижал её к себе, отнимая подушку.

– Не говори так о себе. Называя мою жену тупой, ты обижаешь меня.

– Я тебе пока не жена,– сказала Аяна, зажмурившись и старательно вдыхая запах его кожи.