Цветок вампира – аконит - Лили Мокашь
Не знаю, как долго я стояла, всматриваясь в каждый сантиметр полотна, не понимая, что Станислав имел в виду. Картина гипнотизировала меня, заставляя постичь какой-то важный секрет, но я просто не знала, на что опереться в поисках, пока Стас, видимо, не сжалился надо мной.
– Я могу показать, если хочешь. – Предложение прозвучало легко и почти нормально для Станислава, общение с которым всегда проходило странно.
– Давай.
Он вытянул руку и указал на лес чуть левее мужчины, сидящего на пне, но правее того, что рубил дерево. Я не сразу увидела, на что указывал Стас. Где-то между ними, как бы на некой вершине треугольника, сквозь лесную тьму виднелась статуя. Я подошла поближе, чтобы приглядеться, и поняла, что это скорее нечто, напоминающее деревянный тотем. Множество лиц были высечены на нем, и именно из-за изобилия линий всевозможных контуров носов и губ изваяние теряло свои четкие черты, сливаясь с ветками деревьев. Тотем и сам был деревянным, что укрывало его от любопытных глаз еще больше, смешивая с соседствующими пышными кронами. Когда я вновь встала на одной линии со Станиславом, он начал объяснение:
– Лесоруб грустит, потому что достаточно стар, чтобы помнить и ценить поверья этого края. Для него лес – священное пристанище богов, которые помогали ему на протяжении всей его жизни. Вот только мир, вопреки надеждам старика, меняется. В священный край приходят новые люди, а вместе с ними и новые законы. Плодородные земли истощили свой ресурс. Поля не могут прокормить сельчан, и, чтобы выжить, старик вынужден примкнуть к тому, что сердце его считает злом – к вырубке и продаже леса. Он раскаивается перед старыми богами за предательство из-за нужды.
Станислав оказался хорошим рассказчиком с идеальным, почти медовым голосом, расставляющим акценты там, где это требовалось для должного эффекта. Сама того не замечая, я настолько увлеклась рассказом, что начала наматывать прядь волос на палец, завивая тем самым конец в упругую спираль. Ну почему волосы такие послушные, когда их об этом совершенно не просишь?
– Странно, что вы держите эту картину у себя, – после короткого размышления произнесла я вслух.
Станислав убрал руки в карманы джинсов.
– Почему?
– Вы же из семьи основателей Ксертони. Получается, это полотно – история о человеке, который проиграл злу и был вынужден собственными руками уничтожать то, что ему дорого.
Смирнов в удивлении поднял брови и отвел взгляд:
– Ты так считаешь?
– После твоего рассказа это более чем очевидно.
Стас подался корпусом мне навстречу. Мы нечаянно соприкоснулись плечами, и я отметила про себя, что не хочу отстраниться. Прикосновение было таким естественным, точно мы знали друг друга целую вечность и привыкли проводить наедине часы за разговорами. Он приблизился к моему уху и тихим голосом подселил в мое сознание тень сомнения:
– Для меня очевидно совсем другое. Это может быть также история о человеке, принимающем за зло – добродетель, которая в действительности спасла не только его, но и то, что человек по-настоящему любил. Как ты думаешь, чем мужчина дорожил больше: богами, чьего лица никогда не видел, или голодающей семьей, что ждала его дома?
– Думаю, это зависит от того, каким был этот человек. Быть может, для него колесо жизни и смерти воспринималось как нечто естественное и интерпретировалось через гнев богов. Если смотреть на историю под другим углом, то боги могли быть для него куда важнее. Мы можем только предполагать.
– Да, только предполагать. В этом ты, безусловно, права – Стас отстранился и заговорил громче: – Вот только будь боги ему важнее, стал бы он их предавать, чтобы прокормить семью?
Я пожала плечами, понимая, что все звучит достаточно логично, за исключением одного маленького «но», которое решила оставить при себе: ни он, ни я не могли знать наверняка историю этого лесоруба. Спорить было ни к чему. Не сейчас, впервые за все время Стас открылся мне с новой стороны. Куда испарялось все его дружелюбие, стоило нам оказаться в стенах школы?
– Ладно, нам пора, если ты хочешь оказаться дома раньше Кости.
Он развернулся и пошел уверенным шагом по коридору. Мне оставалось только за ним поспевать, продолжая рассуждать об истории мужчины с картины.
– Знаешь, – сказала я, когда мы подошли к большой и с виду довольно тяжелой двери во двор, – мы могли бы всегда общаться вот так.
Он повернул защелку, толкнул дверь и легко придержал ее рукой без видимых усилий. Жестом Стас пропустил меня вперед и скорбно ответил на выдохе:
– Не могли бы.
* * *
Всю дорогу до дома мы ехали молча. Я даже не удивилась, узнав, что под особняком, напоминающим какой-нибудь петербургский дворец в уменьшенной версии, располагалась небольшая подземная парковка с дорогими иномарками. Не то чтобы их было много, учитывая количество членов семьи – всего две, и пустовало место, отведенное под третью, однако в голове с трудом укладывалось, как на зарплату врача Смирновы могли себе позволить подобную роскошь. Одно только содержание дома, который то и дело открывал свои двери для любопытных горожан как исторический музей, должно было обходиться семье в баснословную сумму. Я не любила считать чужие деньги, однако, когда сталкиваешься с подобными нестыковками в реальности, невольно начинаешь задумываться, как кому-то удается жить так. Быть может, я ошибалась, и машины на практике оказывались не такими уж дорогими – никогда не интересовалась. Однако я никогда не видела подобных эмблем на автомобилях. Наверное, китайские или еще какие. Спрашивать было некомфортно, хотя искреннее любопытство подстрекало, но я сдержалась. Всегда можно попробовать посмотреть в Интернете.
Станислав даже не спросил у меня адрес, когда мы сели в серебристую машину, мордой напомнившей мне морскую свинку. Смирнов вел автомобиль так, точно прекрасно знал, куда ехать. Еще одно очко в пользу понимания, что он следил за мной, и от этой мысли было тревожно. Удивительно контрастные чувства боролись за внимание внутри меня. Одно из них в ужасе визжало оттого, что Стас ведет себя странно и неадекватно большую часть времени. Все новые и новые нюансы всплывали наружу, закрепляя мысль о сталкинге. Однако в то же время Станислав открывался с новой стороны, питая интерес к живописи и истории города. Я давно не говорила с кем-то вслух об искусстве так,
