Юлия Набокова - Скандал в вампирском семействе
— Долго объяснять. — Как передать словами всю ту историю любви и отчаяния, которая мне открылась? — Я тебе дома расскажу.
— Нет уж! — заупрямился Макс. — Пусть расскажет сам. Здесь и сейчас. Должен же я знать, за что схлопотал электрошокером и стал узником подвала.
Ну что ж. Я с досадливой гримасой присела на пустой деревянный ящик и кивнула нашему пленнику, давая слово. История будет долгой…
А все началось с того, что в однообразную, наполненную лекциями и конспектами жизнь прилежного студента матфака Олега Кобылкина ворвалась любовь. Первая, настоящая, шальная, заражающая безумием, не поддающаяся никакой логике и невыразимая никакими формулами. Нет бы Олегу влюбиться в домовитую соседку Леночку, которая по пятницам всегда приносит ему тарелку с горячими пирогами с мясом и капустой. Или в тихую библиотекаршу Вику, которая всегда находила для него редкий учебник. Или в серьезную аспирантку Потехину, в стройные ноги и грудь четвертого размера которой были влюблены все его однокурсники. Или даже в троечницу Ворожейкину, которая на матфак поступила, руководствуясь соображением, что мужской пол на факультете преобладает при почти полном отсутствии конкуренции со стороны девушек. Но нет, сердцем Олега завладела совершенно неподходящая барышня. Барышня, которая никогда бы не повстречалась Олегу ни в коридорах института, ни на подступах к дому, ни в очереди в кассу супермаркета, ни в кинозале на премьере «Обитаемого острова». Молодые люди жили совершенно в разных мирах, но однажды случайная встреча с приятелем решила дальнейшую судьбу Олега и обрекла его на муки сердца.
— В первый раз я пришел на кладбище к готам по приколу. Дружбан пригласил. А я и думаю: дай погляжу на чудиков! Сколько про них слышал, грубо говоря, и по телику передачи смотрел, а самому встречать не приходилось, — торопливо делился Кобылкин наболевшим. Макс внимательно слушал, опустившись рядом на пол. Я следила за осмелевшими крысами, которые увлеченно таскали морковку из располосованного мной мешка — моя маленькая месть. — Пришел, посмотрел, послушал — полная клиника. Улет, вообще! Вокруг могилы — жесть, а они песни протяжные воют и смерть призывают, совсем крейзанутые! Парни все какие-то недомерки, девчонки, грубо говоря, раскрашены, как черти, без слез не взглянешь.
На себя посмотри, красавчик, хмыкнула я.
— Так вот где я тебя видел! — вскричал Макс. — То-то мне твое лицо знакомым показалось. Как тебя там… — Он наморщил лоб. — Вей… Вуй…
А ведь он следил за Кобылкиным почти полдня и даже не признал в нем знакомого гота, подумала я, не зная, чему поражаться больше: несовершенству человеческого зрения, рассеянности племянника или способности студента-математика к перевоплощению. Вынуждена признать, без готической раскраски — подведенных глаз и выбеленного лица — он выглядит иначе. Если бы только Макс опознал его во время слежки, мы бы взяли его сразу и не пришлось бы затевать спектакль с нападением вампира на бедную девочку. С другой стороны, в таком случае я бы не познакомилась с Алексом… А я вдруг с изумлением поняла, что тот вечер в компании Алекса мне бесконечно дорог.
— Вийон, — обиженно поправил горе-охотник.
— Точно! — возликовал Макс. — Я еще тогда удивился: что за имечко такое, язык сломаешь, пока выговоришь!
Да, надо заняться образованием племянника. А то ведь так и будет считать Вийона французским вием. Подарю-ка ему на ближайший праздник сборник баллад поэта. Иначе ему потом самому перед другими вампирами совестно будет! Хотя Макса тоже можно понять и простить — у него на изучение литературы было на сотню лет меньше, чем у меня и моих ровесников.
— Грубо говоря, — продолжил Кобылкин, — мне с ними все сразу понятно стало. В школе и в институте они полные лохи, грубо говоря, вот и считают, что жизнь — дерьмо. А тут они нашли друг друга и воспевают дружбу до гроба. Скучно мне стало, а тут еще задница подмерзать начала — ветер на кладбище с ног сбивает! Ну, думаю, пора сваливать. Собрался уже уходить — а тут все как загалдят. Оборачиваюсь — она стоит. Пришла позже всех — и ведь не побоялась одна по кладбищу ходить! Это-то ее в итоге и сгубило… — Он помрачнел. — Грубо говоря, я как увидел ее, так и сел обратно. Глазищи огромные, в пол-лица, волосы длиннющие, пышные, фигура как у стриптизерши, в латекс обтянутая. Макс в восхищении присвистнул и посетовал:
— Где ж эта красотка была, когда мы к вам приходили? Вот бы на нее хоть одним глазком посмотреть. Кобылкин обиженно засопел. Я насмешливо фыркнула:
— Да видел ты ее. Батори это.
— Ее зовут Люба, — недовольно поправил Кобылкин.
Макс в изумлении пошевелил бровями. Видимо, пришел к выводу, что его Маша стократ лучше.
— Я так и офигел, — продолжил прерванный рассказ готический Ромео, — что такая королева среди этих недоделков делает? Интересно мне стало, грубо говоря, и я остался. Заговаривал с ней несколько раз — а она от меня нос воротит. Я разозлился, грубо говоря. Подумаешь, королева ночи! Расходиться начали, она последней задержалась — предложил ее проводить. Она на меня взглянула с усмешкой, говорит, а кого тут бояться, все свои! А если ты по кладбищу, говорит, идти боишься, то поторопись — еще догонишь остальных. Я психанул, грубо говоря, и ушел. День прошел, второй, третий. А я все никак эту чертову Любовь из головы выбросить не могу. И что вы думаете? Оделся во все черное, у матери тайком мазилку для глаз взял да зеркальце — не хватало еще, чтоб она или кто из соседей меня накрашенным видели! Грубо говоря, до кладбища доехал, глаза подвел — и пошел.
— Значит, ты стал готом из любви к ней? — посочувствовал Макс.
— Да не стал я готом, а просто притворялся им, и ясно? — раздраженно ответил Кобылкин. — Как я еще и мог быть рядом с ней? Сначала все было без толку — Люба и не смотрела в мою сторону. Но я не сдавался. Принялся, грубо говоря, завоевывать ее — приносил ей готические романы, подарил тарантула, выучил стихи Эдгара По, которого она так любит, и цитировал их к месту и не к месту.
Я хмыкнула. Это что же он такое читал возлюбленной девице? «Любовь моя, ты спишь. Усни на долги дни, на вечны дни! Пусть мягко червь мелькнет в тени!.. Да примет склеп ее старинный»?! Или: «О, сломан кубок золотой! Душа ушла навек! Скорби о той, чей дух святой — среди Стигийских рек. Гюи де Вир! Где весь твой мир? Склони свой темный взор: там гроб стоит, в гробу лежит твоя любовь, Линор!»?
— Почему же тогда ты назвался Вийоном, а не Эдгаром По? — вмешалась я.
— По — больной на всю голову, грубо говоря, псих натуральный, — нахмурился парень. — Такие стихи писал некрофильные — вообще жесть. Когда я сборник его стихов прочитал, заинтересовался и другой поэзией.
