Екатерина Неволина - Один день тьмы
Мне так хорошо в этом сне! Я смотрю на Артура и смеюсь. А потом мы вместе, рука об руку, подходим к дому у моря.
— Это тот дом, о котором ты говорил? — спрашиваю я, не ожидая ответа потому, что и сама прекрасно знаю: это именно тот дом.
Я касаюсь ладонью стены, нагретой солнцем.
— Погоди, — говорю я Артуру, — я посмотрю, что там внутри.
Почему‑то я чувствую ответственность за Артура, я должна первой войти в дом и проверить, все ли там в порядке.
— Не ходи! — Артур сжимает мою руку. Темно‑вишневые глаза умоляюще глядят в мои.
Мне очень смешно. Счастье щекочет мой живот, и меня буквально распирает от смеха.
— Я вернусь, мой сказочный принц! — говорю ему я и, выпустив его руку, открываю дверь и вхожу внутрь.
И сразу оказываюсь в темноте. Она такая плотная, что можно резать ножом. Она забивается в легкие, мешая дышать.
Я с ужасом ощупываю входную дверь, открывающуюся внутрь, и понимаю: на ней нет ручки, и я уже никогда не вернусь в тот солнечный мир, где на берегу моря остался тот, кого я люблю… или любила?… В темноте все кажется иным, слова и мысли путаются и смешиваются, как высыпанные в миску горох и чечевица. Неужели мне, как Золушке, придется разбирать их по крупинке?
Я иду. Целую вечность иду сквозь липкую тьму, чувствуя, как она пятнает мою одежду, мои мысли, мое сердце. С каждым шагом я словно растворяюсь во тьме, смешиваюсь с ней. Она смертельным ядом проникает в мою кровь и вот уже течет по моим венам.
— Ты моя. Ты всегда была моя. Ты плоть от плоти моей, — шепчет мне мгла. — Ты мое порождение и мое оружие. Мы с тобой изменим этот мир. Зачем называть светом то, что дает повисший в небе желтый шар. «Свет» и «тьма» — всего лишь слова, пустые оболочки. Хочешь, мы назовем светом меня? Мы заставим людей поверить в это. Вместе мы сможем все.
Вокруг меня была тьма. Она наполняла меня целиком, без остатка, и я подумала, что, возможно, мира за ее пределами просто не существует — он сгинул, растворился. Остались только мы вдвоем.
— Нет… — ответила я. — Да…
И открыла глаза.
Первое, что я увидела, — ненавидящий взгляд Виолы. Она больше не дразнила меня, не цеплялась ко мне, и это было нехорошим признаком. Или хорошим. Как посмотреть.
Заметив, что я тоже смотрю на нее, Виола поспешно опустила глаза. Она сидела среди остальных диких и, как ни странно, вполне вписывалась в их компанию. Она стала почти такой же, как они, и даже разжилась кожаной курткой и облегающими джинсами. Волосы грязные, на щеке — след от пальцев — засохшая кровь. Забавная. Нет, не стоит смотреть на нее. Пусть думает, что я не догадалась о том, кто виноват в том, что меня, как лисицу, гоняли по узким коридорам и лазам. Пусть расслабится. Я уже научилась ждать.
Я перевела взгляд на Ловчего. Он сидел на корточках у стены. Как всегда, один. Лицо спокойно, глаза прикрыты. Казалось, он вслушивается во что‑то внутри себя. Это одиночество и независимость начинали меня злить. Он нужен мне. Очень нужен. Без него я не справлюсь. Только прошедшей ночью мне показалось, будто между нами протянулась связь, а теперь он опять закрыт на все замки.
Никак не могу понять, что он думает обо мне. Когда он рассказывал мне об охоте или когда мы вместе бежали по ночному Питеру, он был открыт, мне казалось, что он доверяет мне, но потом взгляд вдруг опять стал колючим и цепким или, хуже того, холодным и безразличным, словно я — его задание, вот и все. Черт бы побрал эту Королеву! Интересно, какое влияние она оказывает на него. И еще интереснее: как это влияние нейтрализовать и разрушить?…
И только я подумала о Королеве, как мне показалось, будто я ощущаю ее присутствие. Где‑то здесь, рядом с нами. Рядом с Ловчим. Я почти видела прозрачную призрачную фигуру. Но нет, конечно, это только игра воображения.
В эту минуту Ловчий открыл глаза.
— Следующей ночью, — негромко произнес он, и все разговоры тут же смолкли, — вы продолжите охоту без меня. Мне нужно будет покинуть вас на некоторое время по одному важному делу. Я только что говорил с Королевой. Будьте осторожны, питерцы уже знают о нас. И еще. Это наша последняя ночь здесь. Я появлюсь ближе к рассвету, и мы отправимся домой.
Вампиры встретили слово «дом» с энтузиазмом. Смешно, даже им, вечным бродягам и скитальцам, нужна иллюзия дома — места, где тебя всегда примут, где можно укрыться ото всех невзгод и непогод.
Я вспомнила свой сон о белом доме, до краев наполненном тьмой. Дома тоже бывают разными. Возможно, каждый получает дом по заслугам. Но нет… об этом я не хотела думать.
Этой ночью я осталась одна.
Участвовать в общей охоте мне не хотелось. Вместо этого я отправилась бродить по питерским улицам. В Питере я была всего один раз, давным‑давно, классе, наверное, в седьмом. Тогда город выглядел для меня иначе. Может быть, дело в том, что в те времена я смотрела на него с родителями, гуляя по улицам и проспектам солнечными летними днями, а сейчас — одна, темной зимней ночью.
Расстилавшийся передо мной город показался мне мрачным и готичным. Из‑за облаков, дополняя впечатление, выглядывала половинка бледной, словно усталой, луны, здания казались массивными и замкнуто‑равнодушными. Я любовалась их величественной архитектурой — лепными карнизами, высокими портиками, фигурами, украшающими вход или поддерживающими крышу. Город, безусловно, был красивым, но вместе с тем абсолютно чужим, равнодушным. Я шагала по его раскрытой ладони, пытаясь поймать хотя бы тень былых ощущений — тех, что возникали у меня, когда мы с родителями заходили в уютные кафешки, пили очень вкусный кофе с невероятными пирожными или когда я осторожно прикасалась ладошкой к теплому боку пригревшегося на мосту огромного каменного льва… Ничего. Пустота. Как там было у Андерсена: «Ах, мой милый Августин! Все прошло, прошло, прошло»?…
Я не боялась ночного города. Если уж на то пошло, это он должен был бояться меня. Несколько раз мне навстречу попадались компании, иногда меня окликали, пытаясь познакомиться, подвыпившие парни, но мне ни разу не пришлось давать никому настоящий отпор. Даже жаль, возможно, это меня бы взбодрило и позабавило. В каком‑то роде я чувствовала себя обманутой. Так бывает, когда вместо конфеты тебе подсовывают пустой, умело свернутый фантик.
Наконец, мне надоело гулять, и я направилась к нашему убежищу. До рассвета было еще далеко, как минимум несколько часов.
Немного поплутав по Питеру, я добралась до нужной улицы. Окраина Питера больше напоминала Москву — те же новые здания и густо заставленные разнообразными машинами дворы. Луна на небе еще сильнее побледнела и исчахла, словно анемичная девица. Шел, кажется, пятый час утра, на улице не было ни души, а за темными окнами многоэтажек спали люди. Тишина казалась абсолютной. Звук моих шагов разносился далеко.
