Татия Суботина - Если бы не ты
Зачем я? Мир, ты когда-нибудь меня помнил?
– Так надо, – шелестит голос.
Он внутри меня. Глухой. Низкий. Чужеродный.
Я знаю точно, этот голос никогда мне не принадлежал. Радуюсь, что он звучит внутри.
Здесь особенно остро чувствуется одиночество.
Я пинаю пустоту, запускаю в нее пальцы и прижимаюсь. Она такая же холодная, как и я.
– Почему? – взываю к голосу, надеюсь, что делаю это правильно, и он откликнется.
Радуюсь, что не разучилась говорить.
– Неважно почему, важно зачем, – отвечает он.
Я жду, что голос скажет еще что-нибудь. Но он молчит. Тишина давит.
– Зачем? – робко подаюсь вперед.
Пустота открывает объятья. Здесь нет времени, я могу ощущать ее прикосновения бесконечно долго. Всегда. Я очень хочу вновь дышать. Но, похоже, моего желания никто не спрашивает.
Я представляю, как красный цвет разрывается посередине, идет уродливая трещина – она делит небо на две не совсем ровные половинки. Сквозь пролом капает синий свет, он шипит и медленно кружится. Я обязательно успею подбежать, – что такое бегать?, – зачерпнуть синий свет и вдохнуть. Воздух. Я хочу слиться с ним воедино. Я хочу стать свободной.
– Такие как ты всегда попадают сюда, – отвечает голос.
Он прерывает мою фантазию, и я чувствую, как все внутри меня рассыпается на сотни осколков от разочарования.
– Ты должна закончить цикл. Так было всегда и нельзя нарушать естественный ход событий. Ты понимаешь это, маленький мор?
Маленький мор? Это имя мне всегда нравилось. Не знаю почему. Я не понимаю ничего. Я сама ничто. Сотни нитей пронзают меня изнутри, они натянулись и я чувствую их тревожную вибрацию. Хочется дотянуться до каждой и узнать, куда они уходят. Куда-то в черноту, что раскинулась под ногами.
Зачем я?
Голос молчит, небо расходится по швам. Оно брызжет черными слезами. Вязкие, липкие капли жгутся, как только попадают на кожу. Как я могу чувствовать это? Разве у меня есть кожа? Что такое кожа?
– Ты все еще помнишь, как быть, как существовать, – голос злится. – Ты не должна быть настолько привязана к тому миру, маленький мор! Ты моя! И я решаю, на какой слой ты способна будешь вернуться!
Нити натягиваются до предела, они звенят от напряжения. Еще чуть-чуть и они разорвут меня на пустоту, с которой шепчусь. Я знаю, что небо движется ко мне. Оно давит своим абсолютом, твердыней, под которой мне ни за что не выстоять.
– Что такое существовать?
– Маленький-маленький мор, – смеется голос, небо останавливается. Дарит мне возможность выстоять. – Как жаль, что ты ничего не помнишь. Как жаль, что в тебе так мало меня и так много выбора.
Голос вздыхает.
Синий свет! Он прорывается сквозь щель надо мной и начинает собираться крупной сочной каплей. Застываю. Неужели мне удастся дотянуться до нее? Сегодня я почувствую свободу?
– Ты сделаешь свой выбор, маленький мор. Помни, ты должна завершить цикл. Здесь ждут твоего возвращения.
Синяя капля срывается и падает. Летит прямо на меня. Я предвкушаю ее пьянящий вкус. Кажется, что все происходит слишком медленно. Невыносимо медленно: тянется, тянется и тянется. Нити трещат и рвутся. Больно. И холодно.
Успеваю спросить перед тем, как утонуть в лживом обещании полета.
– А здесь, это где?
– В Бездне.
Ужас разрезал мне веки, глаза открылись. Я плавала в холодном поту, старалась ухватиться за поверхность. Непослушные пальцы вязли в пустоте, скользили и срывались, не давая и шанса на спасение.
Глаза сфокусировались на черноте потолка надо мной. Звезды больше не мерцали. Я даже не представляла, сколько я спала. Спала ли я?
Если время остановится, ничего дурного не случится, маленький мор.
Наваждение продолжало звучать в голове. Наваждение?
Тяжело дыша, я села. К горлу тут же подкатила тошнота. Я сглотнула, прикрыла рот трясущимися ладонями для достоверности, не дала ужасу прорваться наружу. Тошнота с неохотой отступила. Оставив мне неприятную тяжесть и гул в голове.
Я спустила ноги и попробовала встать. Мир дрогнул. Я уцепилась ладонью за край кушетки, крепко зажмурилась и переждала мгновение головокружения. Картинка перед глазами норовила постоянно уехать вбок.
Возникла догадка, что вместе с обезболивающим Васильев ввел мне что-то более существенное, чем седативное. Иначе как объяснить этот странный… сон? Только вот зачем ему это? Я ведь даже толком и не знакома с Николаем. Так здоровались, да общались суто по делу.
Неужели?
Подозрение сжало грудь. Боль обвилась вокруг сердца и настойчиво стала продираться вглубь. Захотелось закричать. Я сдержалась.
Влад. Неужели он подкупил Васильева, чтобы тот усыпил меня? А что? Вполне удобно. Без сознания я не смогу сопротивляться, и Влад сможет доставить «груз» куда необходимо.
Я стала слишком подозрительной. Это все нервы. Перенапряжение. Паранойя? Я почувствовала, как по щекам разливается жар – в темноте никто не заметит. Да и некому. В процедурной тихо, глухо, пусто и холодно. Почти, как там… в бездне.
Я повернула голову, слегка, просто, чтобы физически стряхнуть наваждение и забыть этот странный сон. Искры боли загорелись, зажужжали, стали настойчивее и агрессивнее. Заставили меня пожалеть о резких движениях. Видимо, Николай все-таки был прав: без сотрясения не обошлось.
Интересно, сколько времени я была в отключке? Как прошла операция? Удалось ли спасти девочку? Очень хотелось думать, что удалось. Дети не должны умирать, так нелепо, а особенно по чужой вине. Это неправильно.
Я не стала дожидаться пока за мной кто-то придет. Будь то Васильев, как обещал или Влад, подозрения, по поводу которого не отпускало.
Когда вышла в коридор – белый свет от электрических ламп показался слишком ярким. Глаза заволокло слезами. Я отерла их, проморгалась и немного погодя привыкла к новому освещению. Послышался звон. Что-то разбилось. Пациент уронил баночку с анализами. Тетя Нина размахивая шваброй, ворчала по-доброму и охала. Пациент смущался, мял огромные ручища и обещал самостоятельно все убрать, мол, даже лучше выйдет. Тетя Нина не разрешила.
– Это моя территория, – пробубнила она. – Ишь, что удумал. Командует он! Лучше у него получится. Идите в палату, молодой человек.
Парень засмущался окончательно, я заметила, что его лицо и шея покрылись красными пятнами. Махнул рукой и отправился вглубь по коридору, шаркая ногами.
– Эх, молодежь, – покачала головой тетя Нина. – Где это видано, чтобы у пацана руки тряслись? Пить надо меньше.
Мир почти перестал кружиться. Я вздохнула и обрадовалась, что головокружение не причиняло ощутимого дискомфорта.
