Альфа Волк - Ольга Манилова
— Прекрати это! — кричу я. — Я — это я, посмотри на меня.
— Нет, — шепчет он, — нет-нет. Они обманули меня. Забрали у меня уже все. Ты — эксперимент. Как ты можешь быть льяной? — потрясенно шепчет он, глядя в пол и будто держа в ладонях что-то невидимое.
— Потому что я и есть твоя истинная льяна! — захлебываюсь слезами. — Ты сошел с ума от паранойи. Я помню… помню… своих…
Но я не помню своих родителей. Голова сейчас лопнет от напряжения. Не помню севера. Не помню детства. Помню, как взяла чертеж в руки и была счастлива. А потом стала несчастной. А потом Каин прикоснулся ко мне, и я стала… А потом…
— Нет, — всхлипываю я, — этого не может быть! Я — настоящая. Яна Мишмол.
— Они даже назвали тебя как издевку над льяной, — горько выплевывает Каин. Его глаза вращаются, и он поднимает их на меня: — Ты — не моя льяна, Яна. Не моя Омега.
Нет!
Сердце глухо грохочет. Оно уменьшается, а стук увеличивается.
Оно становится столь тяжелым внутри меня, что я сажусь на кровать.
Его дикий ход перекрывает все остальное. Долбежка набирает обороты у меня за грудиной.
Прямо, как… Это у Альф разрывается сердце, если их отвергает Омега. Но я ведь не настоящая Омега. Камень взбудоражил меня. Я никогда не подходила близко к скале. Почему? Только у Альф может разрывается сердце, а я не Альфа.
Ткань под спиной ощущается холодной и гладкой. Мне нужно лежать и пытаться подсчитать. Сколько ударов в минуту. Потолок залит желтым светом, изуродованный резкими тенями.
— Наверное, да, — медленно стараюсь выговорить. — Мое сердце… Оно бьется…
Каин зовет меня по имени. Оно — мое, да? Действительно, прямо как «льяна».
— Что с тобой? — ревет его голос где-то совсем рядом. Он насильно поворачивает мою голову. — Яна, что с тобой? Что случилось? Тебе плохо?
Я прижимаю руку к сердцу, теперь так считать удары будет удобнее. Но я не умею так быстро считать. В ушах повисает сплошной гул, прерываемый помехами.
Помехи — это крики Каина.
Черные вены вздулись на его лице. В серых глазах — неутихающее ненастье. Таких глаз больше ни у кого нет.
— Что с твоим сердцем! Почему оно так бьется? П-почему!
— Каин…
Он зачем-то разглаживает мои волосы, и прощупывает грудину и ребра.
— Нет! Яна! Почему оно так бьется!
— … недели с тобой были самыми…
Мое горло опоясывает сухой спазм, и сердце успокаивается. На мгновение. А потом несется дальше вскачь, ошалело отбивая свободный ход.
— Нет! Нет! Я остановлю его! Посмотри на меня.
Я нахожу силы поднять руку, чтобы сжать его теплую ладонь в своей.
— … недели с тобой были самыми счастливыми в моей жизни, — шепчу я напоследок, но не слышу сама себя…
… потому что сердце бьется так сильно, так быстро.
Оно скоро разорвется. Наверное, я ничего не помню, потому что нечего вспоминать. Осталось вспоминать только время с Каином. Оно скоро разорвется.
Я хочу отвернуть голову, но Каин мне не дает. Да и силы у меня закончились. Кажется, оно бьется уже в горле.
Глаза сами собой закрываются, от усталости и боли, но я тут же пытаюсь их открыть.
Клыками Каин рвет мне кожу на шее, удерживая мою голову ладонями, и я кричу и кричу.
И последнее, что удается различить сквозь собственный крик, это замедляющийся и смягчающийся стук моего сердца.
Глава 25
Света так много, не разобрать — день или ночь.
Сначала осматриваю комнату, затем залитую моей кровью кровать.
Опускаю ноги на пол.
На месте укусов прощупываются края свежих шрамом. На шее и на груди.
Камень под стопами холодный, из открытых дверей тянет дождливым ветром, но мне тепло. Под кожей появилась будто тонкая оболочка, согревающая тело.
Я знаю, где Каин.
Чувствую его, ощущениями невольно дотягиваюсь до места, где сосредоточена штормовая энергия. Внутри меня образовалась карта и откуда-то я знаю, как ее читать.
Но сначала я направляюсь к зеркалу.
В отражении кривоватый пухлый нос, что и раньше, зеленые и — вынуждена признать — красивые глаза. На голове привычный Армагеддон. Почему-то на моих зубах следы крови.
Я поворачиваю голову, чтобы рассмотреть шрам. На месте проникновения клыков остались круглые отметины, теперь между собой соединенные розовой полосой крест-накрест.
… когда Ашшур уже строился, Альфы освящали своих истинных Омег укусом. Тогда мы еще рождались с отметинами на шее и Альфы подтверждали принадлежность Омеги себе, протыкая отметину клыками. Потому что у Альф прорезались настоящие, нестесаемые клыки — ведь тогда они все были оборотнями…
Каин укусил меня, несмотря на то, что я “родилась” без отметины.
Может, и не родилась.
Может, “они” меня создали.
Но я точно Омега и истинная льяна Каина.
Не смог бы он остановить мое сердце, если я — ненастоящая. И мое сердце не стало бы разрываться, если бы я оказалась ненастоящей.
Пальцами касаюсь шрама на груди. Что он сделал с моим сердцем?
Я ступаю на мокрую траву босыми ногами. Двери слегка подрагивают от беспокойства ветра. Мелкий дождь беспрестанно шуршит, а серо-желтая луна нежится в иссиня-черном бархате ночного неба.
В маленькой беседке, укрепленной коваными орнаментами и каменным фундаментом, сидит Волк.
Я делаю шаг вперед, и не останавливаюсь на следующем.
Острые мохнатые уши Волка касаются покатого потолка беседки. Чудище не смогло бы зайти внутрь в своем истинном обличье.
Он разевает пасть, обнажая двойной ряд клыков. Даже его глаза рычат. С шерсти стекает слюна, а лапы будто сжаты в кулаки-молоты.
Но я иду вперед. Что-то во мне не может остановиться.
Чудище безобразно и агрессивно. Лапы-ноги скребут каменный пол когтями, но Волк продолжает восседать по центру кованой скамьи, как человек.
Он будто сам себя загнал в место, где ему не подняться.
— Йаееллоублювейс? — спрашиваю его шепотом.
Прохладная морось покрывает мое обнаженное тело, но я не чувствую холода. Только тепло.
Волк медленно кивает, а затем срывается на оглушительный рык.
Он хватается за железные прутья орнаментов по обе стороны, в попытке задержаться, и не сводит с меня разъяренного, но уставшего взгляда. Волк хватается лапами за башку перед тем, как превратиться в Каина.
Мое дыхание прерывается, когда он поднимает на меня голову.
Ночь прорезается запахами, будто дикий сад вокруг нас очнулся.
— Подойди ко мне, Яна, — тихо произносит Каин.
За моей спиной все еще постукивают двери, сопротивляясь на пути ветров, и слышится шорох портьеров, иногда выскальзывающих из спальни.
— Я, правда,
