Бунтарка и Хозяин Стужи - Марина Эльденберт
Зато высказалась Арлетта, зло и гневно:
– Ты никогда нас не любила. Нет, ты нас ненавидела! Ревновала к отцу, втайне проклинала, что мы стали его семьей, и теперь радуешься, что завтра твой любовник убьет Душана!
– Он мне не любовник! – вспыхнула, ощутив, как к щекам приливает кровь, скорее даже огонь.
– Как же просто для тебя оказалось вычеркнуть нас из своей жизни. Два дня – и уже все забыла, – каждое слово Арлетты ядовитым жалом вонзалось в самое сердце. – Говорят, твоя мать была милосердной, у нее было доброе сердце… И твой отец был хороший, заботливый, Он любил нас… Ты ни на кого из них не похожа. Ты, Ливия, такая же, как те, кого ты якобы ненавидишь, но с одним из которых теперь с радостью делишь постель! Мама, пойдем!
Она потянула Стеллу за руку, но та замотала головой и забормотала, что никуда отсюда не уйдет.
– Ливия, доченька, ты должна помочь… Должна… Не бросай нас…
Тут уже стражник не выдержал. Приблизился, помог зареванной вдове подняться, точнее, попросту поставил ее на ноги.
– Я проведу вас, норра, – сказал спокойно, но твердо, и, несмотря на сопротивление Стеллы, повел к карете.
Бросив на меня последний взгляд, злой и колючий, Арлетта побрела за матерью, а я смотрела им вслед, чувствуя, как из глубин души поднимается настоящая вьюга из противоречивых эмоций и чувств.
С чтением в тот день так и не сложились. Мы сразу вернулись в замок, в спальню Фабиана. Пока шли обратно, брат молчал, но стоило нам остаться вдвоем, набросился на меня с вопросами:
– Лив, я ничего не понимаю… Что происходит? Это правда? Снежный собрался казнить Душана? За что?!
За что…
И какой ответ дать десятилетнему ребенку на этот короткий, но такой сложный вопрос?
– Душан ко мне… приставал, – произнесла осторожно, чувствуя, как щеки снова запылали. – А Снежный это увидел. – И тут же попыталась соскочить со скользкой и болезненной для меня темы: – Думаю, что таким образом, через Душана, он решил наказать и Стеллу. За то, что отправила тебя в дом сумасшедших.
– Раз приставал… – Брат воинственно сжал кулаки. И губы поджал, как делал всегда, когда сильно злился. Только в детских ясных глазах читались неуверенность и страх. – Значит… и поделом ему!
Отношения Фабиана со сводными сестрой и братом были… Хотя нет, их вообще не было. После трагедии на горке Фабиан превратился для них в невидимку. Это раньше, когда еще был жив папа, они иногда с ним нянчились, а однажды Душан даже заступился за него перед соседскими мальчишками.
Но то было давно, кажется, уже в прошлой жизни. А потом сводный брат превратился в назойливую муху, липнущую ко мне при любой возможности.
– А пятьдесят ударов – это много? – раздался тихий голос мальчика.
Для Душана? Мысленно усмехнулась. Да он и после десяти не встанет! А уж после пятидесяти… Не уверена, что во Вдовьей реке вообще будет необходимость. Разве что избавить Стеллу от хлопот, связанных с похоронами.
Мрачная шутка, промелькнувшая в мыслях, мне и самой не понравилась. Как и ощущение чего-то темного, поселившегося внутри, не дававшего вздохнуть полной грудью, мешавшего ощущать в себе солнечную силу.
– Лив?
– Я не знаю, много ли. Не знаю…
Некоторое время мы сидели возле камина, Фабиан смотрел на рассыпающееся искрами пламя, а я, прижимая к груди дурацкую книгу, вспоминала…
Говорят, твоя мать была милосердной. Говорят, у нее было доброе сердце…
Слова Арлетты задели за живое, но не настолько, чтобы заставить меня сломя голову броситься к Снежному и молить о снисхождении. Можно подумать, они нас любили! Или беспокоились о нас, считали своей семьей… Нет, после смерти отца мы с Фабианом сразу стали для них чужими, обузой и досадным дополнением к наследию Селландов.
Стелла никогда этого не скрывала. Она и к Арлетте, мне иногда казалось, особо не была привязана. Но Душана она любила, и почему-то вид мачехи, побитой кошкой сжавшейся на земле, плачущей навзрыд от безысходности и отчаяния, застыл перед глазами.
Вот от чего я никак не могла избавиться.
– Как тут мои голубчики? – В комнату, улыбаясь, вошла Дорота. В руках у нее был поднос под золоченой крышкой, напоминающей половинку солнца, а на щеке виднелись следы муки. При виде нас улыбка исчезла с ее лица. – Что это с вами? Выглядите так, будто кто-то умер.
– Еще нет, но завтра умрет. Душан, – проинформировал Дороту брат.
Несколько секунд она стояла, глядя на нас расширившимися от удивления глазами, потом воскликнула:
– Что вы такое говорите?! – И быстро подошла к нам, оставив поднос на столе возле окна.
Зимой в Драэре темнеет рано. Сумерки сгущались, накрывая замок чернильной вуалью, и у меня в душе тоже как будто темнело.
– Это правда. Нам Стелла с Арлеттой сказали, – продолжал брат, в то время как мне совсем не хотелось говорить.
Хотелось вообще обо всем забыть.
Фабиан взял роль рассказчика на себя, и следующие несколько минут комнату наполняли причитания Дороты и его звенящий от возмущения голос.
– Раз приставал, пусть отвечает! Правильно, что Снежный его наказывает! – вынес вердикт брат.
Я соскользнула с кресла, уступая его Дороте, опустилась на мягкий меховой коврик и вопросительно посмотрела на женщину, которая всегда меня поддерживала, помогала ласковым словом и советом.
– Бесспорно, Душан должен быть наказан, – мягко произнесла Дорота. – Но справедливо ли наказание?
– Конечно справедливо! – запальчиво воскликнул брат. – Он ведь Лив пытался поцеловать! А мачеха… она нас терпеть не может!
– Ненависть, мой милый, еще никого в этом мире не сделала счастливым, – покачала головой Дорота. – Вы росли, видя перед собой плохой пример: эгоистку Арлетту, самовлюбленного Душана, мачеху, которая вам доброго слова не сказала. Но это не те, на кого стоит равняться. Ты был совсем крошкой, но Лив помнит, какой была ваша мама: самым светлым и добрым человеком, которого я когда-либо знала.
– Предлагаешь все простить, просто взять и забыть? – спросила я тихо. – Так поступила бы мама?
Дорота ласково погладила меня по щеке.
– Забыть ты не сможешь, и прощать не надо. Но наказание должно быть соизмеримо преступлению. Душан поступил с тобой скверно. Избалованный мальчишка решил, что ему все позволено, и теперь расплачивается. Должен расплатиться – это правильно. Неправильно не давать ему шанса осознать свой проступок и стать лучше.
– А если не станет? – подняла глаза на Дороту. – Меня, может, и не рискнет тронуть, но пострадает какая-нибудь другая девушка.
– Может, и не станет. А может, наконец возьмется за ум
