Лидия. Головная боль академии - Натали Лавру
О! Да это же котопёс!
Чудо-зверь так и остался голубоглазым и без единого светлого пятнышка на шёрстке. Красавец!
Котощен запрыгнул мне на колени, неуклюже виляя хвостом, и преданно заглядывал в глаза, по-видимому, выпрашивая вкусняшку.
— Надо же, а к нам в руки не даётся, — удивилась Кэт. — Шипит.
Мелкое чёрное облачко размером с две ладони потёрлось о мою руку, да так доверчиво, ласково.
Божечки-кошечки-собачки! Как же мне необходим сейчас тот, кто будет просто беззаветно меня любить и принимать…
Вкусняшку я безымянному чудо-зверю не дала. Ибо мучное и сладкое животным вредно. Малыш вскоре успокоился, свернулся клубочком и уснул у меня на коленях.
— Я забираю его себе, — объявила я.
— А мама вроде уже договорилась пристроить его куда-то… не помню, сейчас спрошу.
Оказалось, что на котопса положила глаз мамина подруга и порывалась его забрать пару недель назад, но тот шипел, кусался и дыбил хвост. Поэтому потенциальная будущая хозяйка решила переждать, пока царапины на руках заживут, а животинка перебесится.
Моё праведное возмущение по поводу того, что нельзя отдавать сие чудо кому попало, полилось на оторопевшую Аннабель, и она готова была отдать мне и чёрного пушистика, и кошку Аську, и даже противень с картофельными лепёшками, лишь бы я не кричала.
Да я вроде бы и так не кричала…
В общем, котопёс мой! Мы даже похожи внешне. Это судьба.
— Назову тебя… — я задумалась. — Дарси! Точно! Вот прям смотришь на тебя и сразу видно: Дарси.
— А мама его Барсиком звала, — сказала Кэт.
— Барсиками пусть дворовых котов называет. А мой котопёся — благородный, поэтому Дарси!
«Р-р-р-мяф!» — одобрил новое имя мой зверь.
* * *
От Кэт, которой завтра предстояла поездка к родственникам по отцовской линии, я возвращалась уже в сумерках. В высоких окнах коридора отражался разноцветный майский закат, который, впрочем, горел зря. Потому что как можно любоваться природой, когда из-за меня разваливается семья?
Не успела я дойти до своих покоев, как меня настиг магический вестник от тёти Санты.
Неожиданно!
«Надо поговорить. Я приду. Ты где?» — прочитала в послании.
Оп-па-па! А вот и подмога мне в миссии по примирению родителей!
«У себя», — ответила я.
Встретил меня испуганный, но одновременно весёлый лай и цокающий когтями по паркету Чики-чики. Уже знаю, чего, а вернее, кого испугался мой любвеобильный пёс.
— Можешь не рассказывать. Всё знаю, — без приветствия начала тётя, вольготно восседая на диванчике в моей гостиной.
— Виделась с мамой?
— Забрала её к себе, так что по поводу её сохранности не волнуйтесь. Мы даже полдня сегодня мотались по Зоту, разыскивая смертников, которые посмели напечатать про тебя эту непотребщину.
— Нашли?
— Нашли, — гордо ответила демоница, а тьма вокруг неё как-то жутенько заклубилась.
— А… — хотела задать вопрос, но тётя перебила:
— Тебе лучше не знать, что я с ними сделала. Более того, шестёркам, которые распространяли в народ эту грязь, мы внушили донести до покупателей, чтобы те под страхом расправы уничтожили свои экземпляры.
— Внушили? — переспросила.
— Ага. Мы знакомого менталиста с собой прихватили.
— А что мама? Сильно она злится?
— Сначала кричала, потом плакала, а потом вознамерилась надрать задницы тем, кто опорочил твоё имя.
— Её взбесило, что я встречалась с парнем с фамилией де Кальди, — призналась я.
Демоница недовольно сжала губы и вздохнула.
— И как же тебя угораздило?
— Сначала я не знала ничего о его семье, а вскоре после того, как Амавер рассказал мне, мы с Ромери расстались. Потом я использовала Ромери как ширму, чтобы ко мне не приставали остальные парни.
— Ясно.
— Так-то Ромери неплохой парень. Просто с семьёй ему не повезло.
— Кстати, о семье: ниточка сплетен привела нас к бабке и деду твоего Ромери.
Я не удивилась, лишь печально кивнула.
— Какой любопытный у тебя зверёк! — она обратила внимание на Дарси, который ощетинился под её взглядом. — М-м-м, ни разу не встречала фамильяров…
— В смысле?
— У вас же явно магическая связь. Вы даже похожи. Поздравляю.
— Да не, ты ошибаешься. Фамильяры, согласно преданиям, призваны защищать хозяина. От кого такая сикалявка меня защитит?
Тётя рассмеялась.
— Да уж, кое-кого нужно спасать от самой себя, — подколола меня она.
— Я не хотела, чтобы так вышло.
— Ясно-понятно, не хотела. Все мы порой ошибаемся.
— Папу очень жаль. Он ходит весь день, будто кол проглотил: спина прямая, а в глазах страдания. Блин, я даже смотреть на него не могу…
— Ой, да разберёмся мы с твоими родителями. Им полезно пострадать друг без друга.
— Что тут полезного? Мама сказала, что разведётся с папой!
— Ну-ну, пусть попробует, — посмеялась тётушка. — Не разведутся они, уж поверь. У меня в этих делах опыта выше крыши.
— Ты тоже собиралась разводиться?
— Было такое, — как-то по-демонически улыбнулась обожаемая мной предводительница демонов. — Видишь ли, не так-то просто быть замужем и скрывать сей факт ото всех, кроме ближнего круга.
— Я вообще не понимаю, как тебе это удаётся. У тебя же дети ушастые.
Зловещий, а на самом деле заливистый смех разлился по моей гостиной.
— Ну, а что я такого сказала? По ним сразу видно, что папа эльф.
— Во-первых, скрыть уши можно мороком. Во-вторых, мои сыновья всё же демоны, а сила и сущность куда важнее острых ушей. В-третьих, я не выпущу своих птенцов в местный серпентарий, пока они не вырастут.
Все трое сыновей Сантаны де Грет (если по мужу, то аль Мариолли) моложе меня: рогатый Габриэль — на год, Маркус — на три, а Максимильян — на шесть. Так что расти ещё парнишкам и расти.
— Дяде Лионелю не нравится быть в тени?
— Он периодически выносит мне мозг по этому поводу. Хочет, чтобы я отказалась от власти и всё такое. Мечтает о покладистой жене, а не о демонице, завтракающей смертниками.
— Его можно понять. Он тебя почти не видит, — пожала я плечами.
Про варварские «завтраки» тёти ходят бородатые легенды, якобы к ней по утрам приводят преступников, приговорённых к смерти, и она высасывает из них жизнь. Мне не хочется думать, что это правда.
— Почему же? По ночам видит. И по выходным, — и спустя короткую паузу выдала: — Просто некоторым для поддержания градуса в отношениях нужно поскандалить.
— Кстати, как там Гэб? — ну, не могу я забыть бедного парнишу, который из-за меня почти восемь лет провёл в изоляции.
— Пока вроде спокойно. Он стал очень замкнутым в себе. С ним вижусь только я и иногда Маркус.
— А дядя Лионель?
— У
