Измена. Второй шанс для виконта (СИ) - Северина Агата
Почему? Джеймс и правда не понимал.
Возможно, она винила себя за его состояние? Вполне вероятно. Элоди была замечательной, заботливой девушкой, но еще и первоклассной мученицей, когда действительно хотела ею быть.
Или так она исполняет свое обещание ухаживать за ним, если он сорвется? Черт, но это же нелепо! Элоди же должна понимать, что он не стал бы требовать с нее ничего такого.
Она и правда выкинула всё его спиртное. Теперь Джеймс знал это наверняка, потому что два дня назад, — в минуту особой слабости, — он просил слугу поискать немного. Хоть чего-нибудь. Но мало того, что Элоди нашла очевидные запасы, так еще и тайники опустошила.
Разумеется, здесь были замешаны его братья. Уилл и Джордж бывали у него почти так же часто, как и она. Они не читали нотаций, не говорили с ним свысока, но Джеймс мог видеть разочарование в их лицах. Их безмолвное: «А мы же говорили» было гораздо хуже тысяч насмешек.
Хорошо хоть Сэмвелл в Шотландии и не может приехать — всех троих своих братьев он бы не вынес.
Джеймс понимал, что должен был быть благодарен Элоди за то, что избавила его от искушений, но он не испытывал благодарности. Просто не мог. Во-первых, глоток чего-нибудь пару дней назад облегчил бы чертову тряску, а во-вторых… Если бы он выпил, то меньше страдал бы из-за ее присутствия.
Разве Элоди не понимает, что она соблазнительнее любого виски? Слаще вина? От нее кружит голову похлеще, чем от игристого. Милая Элоди, с ее густыми волосами и кожей, которая пахнет весной… Каждый раз, когда Джеймс видел ее, то хотел ее, жаждал, и вовсе не для занятий любовью. Смеха и улыбок было бы достаточно…
Но она не смеялась и не улыбалась. Была слишком встревожена. Чувство вины, вот что удерживало ее рядом с ним.
Или, возможно, ей просто не хотелось, чтобы люди думали, будто она убила его своим отказом. Хотя… Если бы Элоди волновало мнение общества, ее бы здесь не было. Вообще. Изначально. Ей, незамужней даме, было в высшей степени неприлично так долго находиться в доме неженатого мужчины. Развратника и пьяницы, к тому же.
У нее не было компаньонки, кроме одной молчаливой служанки, которой с тем же успехом могло бы не быть. И Элоди не была дурой. Она должна понимать, что губит себя, оставаясь с ним. Но она всё равно это делала.
Джеймс смотрел на нее, хмуря брови изо всех. Ну почему, почему она такая прекрасная? Эти нежные черты, полные губы, блестящие глаза… Даже уставшая, она всё еще была самой красивой женщиной в мире.
— Хочешь, я помогу тебе поесть? — ласково спросила она.
О да, самой красивой и самой непробиваемой.
Джеймс вздохнул, пытаясь унять раздражение. Кем она его считала, инвалидом? Он всё еще был слаб, но вполне способен поесть сам. И он не смертельную болезнь словил, а просто восстанавливался от последствий своего же распутства.
— Всё, чего я хочу, это чтобы ты ушла.
Элоди пожала плечами и направилась к двери.
— Хорошо, я зайду позже, когда ты закончишь с завтраком.
Господи боже, какая же она упрямая! Ведь прекрасно понимала, что он имел в виду.
— Уезжай из моего дома, — сказал он ей вдогонку.
Элоди остановилась. Потом повернулась и скрестила руки так, что ее пышная грудь приподнялась, а Джеймс опять почувствовал себя мужчиной. Он чуть не забрал все свои слова обратно, лишь бы никогда больше не отрывать взгляда от ее декольте.
Но Элоди вернула его с небес на землю и сказала с вызовом:
— Мы это уже обсуждали, я останусь.
Джеймс фыркнул. Что он мог обсуждать с ней? Он себя-то не помнил в первые сутки трезвости.
Жар заливал его щеки — отчасти от желания, отчасти от гнева. Это его дом, в конце концов! Элоди тут не хозяйка, она сама отказалась ею стать, отвергнув его предложение.
— Я прикажу Джефферсу выставить тебя за порог, — отрезал Джеймс, отворачиваясь.
— Он этого не сделает, — без промедлений ответила Элоди. — И ты тоже.
Черт, конечно же, он этого не сделает, и она слишком хорошо это знала.
Джеймс снова повернулся и поднял на нее глаза — на такую решительную и воинственную. Он вздохнул.
— Эли, это какой-то особый вид наказания, да?
Ее глаза округлились, и Джеймс остался доволен собой. По крайней мере, он смог пробить фасад невозмутимости хотя бы ненадолго.
— Думаешь, я тебя наказываю? — обиженно спросила Элоди.
Он усмехнулся и покачал головой.
— Нет, судя по всему, ты наказываешь себя. Твоя репутация была безупречна, пока ты сюда не приехала. Каждый день в моем доме разрушает твое будущее, зачем рисковать?
Она посмотрела на него так, будто на то была тысячи причин.
— Я… я просто пытаюсь свою загладить вину… — пробормотала Элоди.
Джеймс вздрогнул, а потом откинулся на кровати так резко, что чуть не уронил поднос. Ах, значит, это всё-таки чувство вины… Он вдруг понял, что в глубине души ждал совсем другого ответа.
— Я и обещала, что буду ухаживать за тобой, — продолжила Элоди, шагая вперед.
Джеймс поморщился. Значит, еще и чертово обещание…
— Это был просто флирт, — фыркнул он. — Ты не можешь не понимать разницу.
Будь она проклята, что напомнила ему о тех коротких и счастливых моментах, когда он верил, что у них всё получится. Он взял с нее то обещание, когда был уверен, что больше никогда не будет пить.
— И всё-таки я обещала, — мягко настаивала Элоди. — И я должна сдержать слово…
Джеймс впился в нее взглядом, полным горечи и злобы.
— А еще ты обещала стать моей женой. Почему одно слово ты держишь, а другое нет?
Она вспыхнула, и ее глаза блеснули так, будто вот-вот наполнятся слезами. Джеймс мгновенно пожалел о грубом тоне, но у него не было ни сил, ни желания извиняться. Ему и правда хотелось услышать ответ.
— Джеймс, я… — Элоди глубоко вздохнула. — Теперь, когда я знаю, что у тебя ничего не было с леди Девон, я подумала, что мы могли бы…
О нет-нет-нет, Джеймс ошибался. Он не хотел этого слышать, и зарычал, не позволив ей продолжить.
— Черт возьми, Элоди, я тебе что, собака⁈ Думаешь, меня можно выгонять и звать к ноге всякий раз, когда тебе вздумается?
Он выдохнул и провел рукой по лицу, призывая высшие силы помочь ему исчезнуть. Хотя бы на пару часов. А когда опять посмотрел на Элоди, то она выглядела так, словно он кинул осколок стекла ей в голову.
Боже, пусть она уйдет до того, как заплачет, пожалуйста.
— Не смотри на меня так, — приказал он.
— Как? — прошептала она.
— Как будто тебе жаль, что всё так вышло. Ты должна радоваться, в конце концов, ты ведь оказалась права. Я просто развратник и пьяница, не более.
Краска медленно сошла с ее лица.
— Джеймс, я не должна была…
— Нет, ты всё правильно сказала. Как только всё пошло не по плану, я приложился к бутылке. Откуда тебе знать, что я не сделаю этого снова? А?
Он и сам не был в этом уверен.
— Бог знает, что я творил до твоего прихода, — продолжил он, злобно усмехнувшись от ненависти к себе. — Возможно, ты прочтешь об этом в дневниках какой-нибудь куртизанки, следи за новинками.
Это было дешевой манипуляцией, болезненным выстрелом, но Джеймс не мог остановиться. Он хотел причинить ей боль. Чем скорее она его возненавидит, тем быстрее уйдет. Ведь быть рядом с ней и понимать, что она не его, — что она не хочет быть его, — это больше, чем он мог вынести.
Ему не хотелось ее жалости, ему нужна была ее любовь. Но он не видел причин, по которым она могла его любить. По которым вообще хоть кто-нибудь мог.
— Джеймс, я верю, что за это время ты не сделал ничего такого, за что тебе будет стыдно, — сказала Элоди, и эти слова будто бы вырывали из нее силой.
Сначала он уставился на нее, ошеломленный. На секунду позабыл и гнев, и обиду… Что значит, не сделал ничего такого? О Боже, Элоди, святая наивность… В пьяном угаре он сделал сотню вещей, о которых мог бы жалеть до конца жизни, если бы помнил о них достаточно ясно. Но он не помнил, и слава богу.
А потом до Джеймса дошло, что она имела в виду вовсе не это. Не его пьяные выходки. Она говорила о других женщинах. Просто боялась, что он с кем-нибудь переспал за эту неделю. Даже выгнав его, она всё еще ревновала. Претендовала на него.
