Копьё Маары - Кретова Евгения

Глава 17

Молитва

– Останови!

Магда выскочила из машины, даже не дождавшись, пока водитель припаркует неповоротливый автомобиль. Рядом завизжали тормоза.

– Да куда ты прешь! – ругнулся в открытое окно водитель.

Но Магда его не слышала.

– Прости, командир, – извинился Сергей Александрович перед водителем, – она, наверно, тебя не увидела…

– Ненормальные, – примирительно пробурчал водитель, трогаясь с места, – напокупают себе корабли на колесах, не видят ни черта, а ты за них отвечай…

Не слушая, Сергей Александрович быстро хлопнул дверцей и побежал за женой. Та уверено прошла через стоянку, проскользнула мимо разномастной толпы туристов.

– Ты чего? – Он перехватил ее за локоть у кованых ворот.

Она резко повернула узкое встревоженное лицо.

– Сережа, давай пойдем вместе.

Он помялся, с сомнением поглядывая во дворик сквозь вензеля на воротах, поморщился.

– Не верю я в это все, ты же знаешь… – но последовал за ней.

Она долго крестилась и кланялась на ступеньках. Он ежился на ветру, уже открыв для нее дверь. Терпеливо ждал, стараясь не замечать удивленных взглядов.

Наконец, накинув на голову шарф, Магда проскользнула внутрь.

Сергея Александровича накрыла с головой жаркая волна тысяч свечей, золота и человеческих молитв. Он сразу растерялся в этой странной толпе шепчущих людей, их усердных поклонов, величественных песнопений и голосов. Вытянув шею, он едва успевал следить за знакомым бирюзовым шарфом. Вон тот мелькнул около свечной лавки с церковной утварью и проскользнул дальше, окончательно смешавшись с толпой.

Церковная служба только закончилась, и верующие медленно покидали храм. Кто-то важно и чинно переговаривался, кто-то суетливо крестился, кто-то с любопытством рассматривал витрину церковной лавки.

Сергей Александрович решил подождать, пока толпа схлынет, прижался к колонне и из своего укрытия наблюдал за женой.

Магда подошла к иконам. Потемневшие лики словно невзначай подглядывали за ней.

Свечи догорали в больших круглых подсвечниках. Церковный служка вынимал огарки, тут же очищая от капель мягкого воска позолоту.

Магда растерялась.

Последний раз она была в храме лет пять назад, подавала записку за здравие новорожденной племянницы – просто пришла в церковную лавку, протянула купюру, положила в специальный ящичек листок с написанным именем малышки. Ни к иконам не подходила, ни на людей не смотрела.

А сейчас захотелось побыть здесь. И она была поражена и даже немного подавлена мощью позолоты, гулом голосов, звонкостью песнопений.

Словно маленькая девочка, она растерянно прижала к груди длинную свечу и замерла.

– Ты чего, дочка? – услышала она за спиной.

Низенькая сгорбленная старушка со светлым взором на спокойном, умном лице замерла у икон.

– Бабушка, я свечу хотела поставить.

Старушка понимающе кивнула, охотно уточнила:

– За здравие али за упокой?

Магда вздрогнула:

– За здравие… Чтобы сын дорогу домой нашел…

Седая старушка бросила на нее полный сочувствия взгляд.

– К Богоматери Пресветлой обращайся. Ее моли, заступницу нашу… Вот сюда ставь, на круглый подсвечник, дочка. Все будет хорошо, милая! Помогай тебе Господь!

Храм опустел. Магда медленно прошла вдоль икон, вглядываясь в задумчивые лики святых. Ее гулкие шаги отражались от стен. Мелко подрагивали огни свечей перед иконостасом. Батюшка в сторонке тихо говорил с молодой женщиной, что-то советовал ей, а та смиренно кивала и тайком вытирала уголком платка слезы.

И вот она нашла Ее.

Мягкий овал лица, легкая полуулыбка, смиренно опущенные ресницы. Неимоверная сила и нежность материнских рук, прижимающих к себе свое Дитя, загораживая от Него до поры все людские беды.

Магда медленно опустилась на колени. Всмотрелась в изображение.

Светлый образ затуманился, очертания пространства растаяли, звуки стихли. Остались только они во всем мире: коленопреклоненная земная женщина с тоской о своем ребенке и Богоматерь, прижимающая к груди Младенца.

– Пресвятая Заступница! – горячо шептала Магда. – Пощады прошу! Знаю, гневаешься на меня. Знаю, я многого не сделала, что должна была. Знаю, виновата я, во всем одна виновата – не уберегла, упустила сокровище мое, семью разрушила. Любви не имела. Жалела себя слишком, что одна все время, что все хлопоты о детях на мои плечи легли, что в жизни ничего и не вижу, кроме забот о доме, о детях, о муже. Подруги уже всего добились, а я все в пеленках да с борщами. О себе захотелось подумать. И упустила я что-то главное: с мужем живем как чужие, у дочери своя жизнь, виделись последний раз год назад, хоть живем на соседних улицах, а сын неделями дома не появляется, не знаю даже, чем живет. А сейчас и вовсе пропал. Помоги, Милостивая! Упроси Господа вернуть мне сына. Ты ведь тоже Мать. Как тяжко терять дитя свое! Ты, только Ты понимаешь меня! Ты, Пресвятая, знаешь эту боль, когда нечем дышать, потому что дитя твое в беде. Пресвятая Богородица! Заступись! Помоги! Упроси Сына своего. Умоляю, помоги!

В какой-то момент ей показалось, что она не в храме, а каком-то другом месте, среди янтарных колонн, внутри которых перекатывалось чужое счастье. Откуда она знала? Знала. Как знала и то, что ее колонна – вон та, почти пустая, на дно которой безвольно опустились жалкие золотые крохи, теряясь в водовороте угольно-черной пыли.

…Она все молилась и плакала, пока чьи-то руки не подняли ее с колен, мягко не обняли за плечи, не прижали к себе.

Они так и стояли перед иконой, мать и отец, разделив на двоих одно общее горе, а немигающие лики с жалостью смотрели на них, людей, упустивших то, ради чего только и следовало жить.

Глава 18

Каменный цветок

Велимудр сидел, оперевшись на белоснежный посох, и молчал. Холодный ветер врывался под своды храма, трепал седую бороду старца. Рассказ, поведанный Могиней, привел его в замешательство.

Но думал он не о Мааре, своей владычице. Не о копье и не о странном поручении неизвестного каменного народа. Эти люди, которых привела его дочь, пришли не из сегодняшнего дня, а из их рассказа выходило, что странные времена, наставшие для его народа, окажутся еще более странными, – вот что озадачило его. Он исподлобья взглянул на своих гостей: немыслимая магия окружает их – и эту бледную девочку, и парнишку, и саму кудесницу. Выходит, и дочь его, Енисея, долго среди них жившая, владеет тем же даром, а он-то не верил словам ее. Как не верил доводам ее жениха Олеба. Так, может, сама судьба послала ему этих гостей, чтобы он увидел в дочери не неразумное дитя, а хранительницу своего народа?

– А что, дочь, – обратился он к Енисее, – ты тоже владеешь таким же даром, что Могиня? Тоже можешь прошлое призывать да грядущее созерцать?

Могиня рассмеялась:

– Что ты, отче, Енисея у нас одна из первейших учениц. Владеет многими умениями, и темным мороком тоже, конечно…

– Значит, Сила с нами? Она не покинула мир людей? – Старик с надеждой взглянул на них.

Могиня покачала головой.

– Она просто стала иной. Твой народ научится жить с ней.

Старец задумался.

Ярослава в это время, облокотившись на колонну, внимательно наблюдала за Катей. Та бледнела все больше, лоб покрылся испариной, мелкие капельки блестели на висках хрусталиками, волосы прилипли к лицу, а руки подрагивали. Подруга то и дело сжимала и разжимала пальцы, с удивлением поглядывала на них, временами покачиваясь из стороны в сторону, будто баюкая невидимого ребенка. Ярушка сама ничего особо не чувствовала, разве что под сердцем растекалось беспокойство да как-то странно клокотало в груди. Она сперва это вчерашнему разговору с Истром приписала. Но все больше склонялась к тому, что причина совсем другая – попадание в храм Маары.

Теперь Ярослава мучительно ощущала надвигающуюся опасность. Даже оглядывалась по сторонам, ловя на себе чьи-то чужие и навязчивые взгляды, откуда ни возьмись прилипчивое дыхание у виска, невесомые касания. Это тем более казалось странным, что место это было словно неживое – гулкое, пустынное, без запахов и с приглушенными цветами.