Ольга Смирнова - Намеренное зло
Например, пожелал волшебник много силы — и стал муравьем. А что? Они обладают огромной силой и выносливостью, поднимают демон знает сколько больше своего веса. А желающие обладать великой волшебной силой становились подчас артефактами или амулетами. Алкавшие знаний превращались в книги; желавшие славы — тут простор для воображения был настолько велик, что большинство этих самых желавших до сих пор не нашлись. Зато на свалках прибавилось различных статуй. И никакие уточнения, доходящие до идиотизма, не помогали. Палочки, словно насмехаясь, находили изъяны и трактовали желания по-своему.
Поэтому век их был недолог, что-то около ста лет. Да и то, в последние несколько десятилетий их активно собирали и уничтожали, потому что вред они наносили огромный. Кто-то скажет, что, мол, волшебники сами виноваты, нечего желать всего и сразу. Работать кропотливо надо, стараться, усилия прикладывать, тогда и результат будет, пусть двести лет спустя, когда волшебнику жевать твердую пищу и передвигаться без посторонней помощи будет затруднительно, но… зато сам, без эксцессов, заслуженно.
Так или иначе, палочек осталось мало. Одна или две, да и те в музеях. Но, как известно, свято место пусто не бывает. ПДИЖ недалеко ушел от волшебных палочек. Когда есть спрос, всегда найдется умелец, что будет мастерить и продавать. ПДИЖ — предмет для исполнения желаний. Любой — хоть ведро, хоть кактус, хоть кролик в шляпе, главное, чтобы заводского изготовления и с гарантией, иначе претензии потом предъявлять замучаешься, если что-то пойдет не так. В этом состояло их главное отличие от волшебных палочек. Хотя с этими ХДИЖами (Матвей про себя называл их — хренью для испоганивания жизни) вечно получалось все не так, и зачем их продолжали производить до сей поры, он понять не мог. Ведь палочки запретили, почему нельзя запретить и ПДИЖ? Какова бы ни была причина, завод-производитель-зачаровыватель имеется, работает, и может, если что, волшебника предоставить для гарантийного возврата желаний обратно, туда, где им самое место — в мозги череды охочих до легкой наживы.
Матвей покрутил палочку так и сяк, но никакого подвоха не увидел. И что с ней делать? И… откуда такая активность? Ненавидел он Александра по-тихому столько лет, и было в этом какое-то утешительное постоянство. Мать шпыняла его за несовершенство и неумение дотянуть до какого-то там гипотетического «уровня», сам Матвей винил Александра, которого и в глаза не видел, за то, что тот дал матери повод говорить эти ужасные вещи, за то, что оказался бы лучшим сыном, чем он, Матвей, за все невольные разочарования своей жизни. Ведь если бы не этот Александр, Матвей был бы… да что теперь говорить!
Оставив палочку на столе до получения дальнейших указаний, Матвей прилег на кровать и уснул. «Можно ли спать во сне? — в полудреме закралась в его голову мысль. — И можно ли при этом видеть сны? Яркие, красочные, составляющие резкий контраст со снами реальности или с жизнью реальной. И как отличить одно от другого? Где она, правда? Где найти ориентиры, точные, твердокаменные, на которые можно было бы опереться без опаски угодить в очередной сон?»
Приснился Матвею поединок. Или не приснился, а произошёл на самом деле — кто разберет? Поединок между ним и истинным врагом, пусть его имя будет Александр. Он был до странного похож на героя с обложки той книги, что Матвей недавно купил. Они стояли друг напротив друга на бескрайнем, выжженном волшебством плато. Они смотрели друг на друга — пронизывающе, оценивающе, и не было ни в одном из соперников ни капли страха. Они верили в себя, в свои силы, и для Матвея это было совершенно новое ощущение. Не бояться, быть спокойным, отбросить сомнения, избавиться от ежесекундно терзающих душу колебаний.
Ударил гонг с небес и возвестил начало поединка. Волшебники не пошевелились — вместо них заговорили заклинания. Воздух вспахали молнии — алые, как кровь, смертоносные и стремительные. Они кинулись в атаку, сверкая и звеня. Схлестнулись, отступили и сшиблись вновь. Запахло озоном. Мир содрогнулся, отшатнулся в испуге, но волшебники не двинулись с места. Они сражались не на жизнь, а на смерть.
Матвей ликовал — да, он мог умереть, но в битве, не скуля и не жалуясь, выложившись до самого конца! Он впервые в жизни ощутил подобие свободы — внутренней, когда не существует слова «нельзя», когда можно действовать без оглядки на то, что скажут или не скажут окружающие, когда дозволено если не все, то почти все, и есть лишь один путь — вперед, только вперед, и будь, что будет! Это ли не величайшая честь, предел мечтаний?
Молнии взвыли и туго натянутыми струнами ушли сквозь землю, которая от этого вздыбилась и протестующе застонала. Фонтан земли выстрелил в воздух, оставив после себя две воронки.
В дело вступили смерчи. Матвей сотворил черную воронку и удивился мимоходом, откуда ему известны боевые заклинания. И откуда силы взялись? Думать было некогда, сражение набирало обороты и становилось все яростнее, неистовее. В нем, как и прежде, не было страха — лишь дикое возбуждение и лихорадочное упоение боем, нарастающее желание проверить, насколько его, этого нового Матвея, хватит. Воздух искрил от напряжения, весь мир застыл в ожидании развязки, и даже боги, кажется, подсматривали одним глазом за сражением.
Сосредоточившись, Матвей отправил смерч в Александра, который не успел поставить щит. Соперника отбросило назад, опрокинуло на спину. В ликовании Матвей вскинул руки для создания смертельного — победоносного — заклинания.
— Приди! — взвыл он не своим голосом, а может, голос и правда был не его.
И она явилась — сама Смерть. Не скрюченная старуха, из всех достоинств которой можно отметить лишь посох, отбирающий жизнь, а прекрасная девица, похожая на всех принцесс, о которых Матвей когда-либо читал, разом. Она явилась, и время остановилось. Стих ветер, оцепенело все вокруг. Смерть плавно спустилась с небес. Легкое, воздушное одеяние весьма нескромно облегало ее фигуру, однако Матвей глаз не отвел и краснеть тоже не стал, как вышло бы раньше. Смерть посмотрела на него, и в её взгляде неодобрение ему почудилось и невысказанное обещание скорой встречи. Откуда? У него похолодело в груди; вдруг из ниоткуда навалилась такая тоска, что захотелось плакать, руки сами собой опустились, эйфория испарилась. Но Смерть уже перевела свой взгляд на Александра, и Матвей вновь преисполнился воодушевления, словно и не было секундой раньше тревожного уныния в душе. Смерть тем временем подлетела к поверженному волшебнику, опустилась перед ним на колени, ласково провела рукой по его лицу и произнесла нежно:
— Ты был выбран. Ты пойдешь со мной?
