Медленный яд (СИ) - Магдеева Гузель
Ни в звонках, ни в контактах, присланный один-единственный раз. Смотрю на время доставки, кусая изнутри щеку: ровно в то время, когда я пыталась вернуть мужа к жизни, делая ему искусственное дыхание.
- Кирилл, - выдыхаю, а потом шатаясь, встаю с пола и иду к кровати. Падаю прямо лицом в подушку, мечтая натянуть ее на голову и спрятаться от внешнего мира, от жутких картин, что будут теперь преследовать меня всю жизнь.
Что мне делать? Я пытаюсь сосредоточиться, решить, как поступать дальше, но все, на что я сейчас способна – это издавать всхлипы и поскуливать.
Образ мужа, который , похоже, я придумала себе сама. Мне так нравилось играть в нормальную семью – чтобы быть как с картинки журнала. То, чего не хватало в моей собственной: искренности, сопереживания, открытости – все это я старалась внести в нашу. Стать хорошей хозяйкой, быть опытной любовницей, другом, партнёром, красивой женщиной. Оставалось ещё завести детей и тогда, как мне казалось, я достигну идеального образа. А каким видел все это Кирилл? Я ведь не спрашивала его, чего хочет муж. Считала, что наши цели совпадают, ведь и он старался для меня, и это заключалось не только в том, что он содержал меня и покупал все необходимое. Любовь, забота, уважение – все это было, и находилось на одной чаше весов. На другой – сообщение от незнакомого человека.
Я уверена: это не ошибка, не случайность.
Женская интуиция тому причиной или что-то другое, но я чувствую, что за этим стоит женщина, влюбленная, которая прекрасно знает, что пишет занятому мужчине. Занятому мной… Знала она и о том, что Кирилл умер, потому что после никак себя не объявляла.
Так легко узнать, кто этот человек: набрать номер и поговорить. Хотя бы голос услышать.
Некоторое время я ещё лежу, хлюпаю носом и заливая подушку слезами. От туши остаются черные разводы на белых наволочках с розовыми пионами. Запятнанное белье выглядит отвратительно, - примерно так, как я сейчас ощущаю себя.
Надо позвонить. Не с номера Кирилла, она не возьмёт, испугается. Я бы точно испугалась, но не надо сравнивать эту женщину со мной. Она враг, чужая, гадина, пробравшаяся в наши отношения, чтобы все испортить.
Достаю свой телефон, вбиваю одиннадцать цифр и нажимаю вызов. В воображении сотни разных картин, среди них и те, где я избиваю соперницу, выдергивая волосы. Сколько ей лет? Она моложе меня? Старше? Блондинка или брюнетка?
Гудки сменяются один другим, но она не спешит отвечать. И когда я уже отчаиваюсь услышать ответ, в трубке раздается шуршание, а затем:
- Алло, - сказанное знакомым голосом.
Глава 22. Александра
— Здравствуйте, — выдавливаю из себя слова, стараясь изменить привычные интонации, — я по объявлению.
Ничего умнее не приходит в голову, но мне нужно, чтобы она говорила дальше.
«Кто. Ты. Такая»
Я слышу, как кровь выстукивает в ушах этот ритм, но черт возьми, не могу вспомнить, кому принадлежит голос. Знакомый, да, я слышала его — это точно. Но не могу понять, не складывается образ, хоть тресни.
— Вы ошиблись, — отвечает она вежливо и отсоединяется, а я так и сижу, сжимая телефон.
Внутри — коктейль из эмоций. Я пытаюсь вычленить хоть одну мысль, но не могу. У мужа была женщина. Это не сестра. Катя оказалась права. Я — наивная дура. Он мне изменял.
Изменялизменялизменял.
Изнутри давит боль, и я, наконец, взрываюсь, подпрыгивая с пола, как расправленная пружина. Телефон летит в одну сторону, я бегу в другую. В туалет, где склоняюсь над унитазом, и мучительно долго пытаюсь выблевать то, что осознала пару минут назад. Пустой желудок сжимается в мучительных спазмах, но мне не легче, ни капли. Даже слезы не текут, так и корчусь, — на сухую.
Когда становится совсем нестерпимо, я засовываю два пальца в рот и давлю на язык, закрывая сухие глаза.
Это помогает, и следующие несколько минут я больше ни о чем не думаю.
Опустошенная пытаюсь встать, хватаясь за раковину, чтобы устоять на ногах.
— Как ты мог, Кирилл, ну как ты мог…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Я выхожу в комнату, глядя на айфон, как на ядовитую, мерзкую змею. Лучшим было бы, что он остался заблокированным.
Еще два часа я сижу, не двигаясь, глядя в стену. Внутри тормозятся все процессы, еще чуть-чуть, и я впаду в заморозку. Внутри так холодно, что не греет теплое одеяло, которым я укрываю плечи, когда становится совсем невыносимо.
Поднимаюсь, включаю электрический чайник, и долго смотрю, как закипает подкрашенная синей подсветкой вода.
Короткий разговор с той женщиной прокручивается безостановочно в голове: Алло-Здравствуйте-Я-по-объявлению-вы-ошиблись. Только чем больше я о ней думаю, тем сильнее искажается голос, и вспомнить его заново не удается, только интонации.
Это не Лиза. Но может, тот человек, который отправлял мне сообщения с угрозами? Я с трудом пытаюсь разложить ситуацию на детали, мозг как заржавевший, не желает думать.
Я могу позвонить ей еще раз. С номера мужа? Напугается, не возьмет. Со своего — возможно, тоже. И что я буду ей говорить после? Что жена Кирилла?
Она точно знала, что он женат.
Ни одного звонка в неположенное время, ни одного сообщения. Конспирация на самом высшем уровне.
В каком случае я бы писала мужчине, что мне его не хватает? Наверное, уже после секса, а не до, тем более, он не мальчишка, не школьник, с которым можно еще ходить на свидания за руку, целомудренно целуясь в щеку. Я беру свой мобильник, сохраняя номер в списке контактов. «Любовница мужа», — пишу и ухмыляюсь: кажется, что чем хуже, тем лучше.
Ее фотографии нет в ватсапе, в телеграме, в других мессенджерах. Я надеялась, что смогу хотя бы так определить, кому принадлежит номер, — достаточно будет фотографии сбоку, сзади, чтобы внутри щелкнуло, и я вспомнила обладательницу женского голоса. Приятного, вежливого, противного до тошноты. Разговаривала ли я с ней лично? Не помню, нет. Слышала рядом? Точно…
Я закрываю глаза, тру веки, пытаясь облегчить зуд у основания ресниц.
«Алло. Вы ошиблись». «Алло. Вы ошиблись».
Ее слова постепенно становятся моими, сказанными моим голосом, моим тебром. Я так не вспомню. Выдыхаю, и пытаюсь снова. Кирилл.
Точно! С ней разговаривал он, и я слышала этот голос не единожды, стоя близко. У его телефона был громкий динамик, я могла не понять слова, но то, как они произносились — слышала. И не ревновала, относилась достаточно спокойно к звонкам. Ничего криминального, никаких игривых ноток, — я бы своим женским чутьем должна была определить? Хотя… Я проглядела любовницу, проглядела все на свете, а теперь и спросить не у кого. Мне бы посмотреть только ей в глаза, поговорить. Желания выдирать космы нет, кого нам сейчас делить? Места, чтобы постоять возле его могилы, хватит всем. Это живого бы я его не отдала, а теперь у каждой остались лишь воспоминания.
Но все же зудит мысль, — а если любовница отправляла мне сообщения? Может, она знает что-то о смерти Кирилла, знает, больше чем я? Вдруг они созванивались перед моим приездом и она могла что-то слышать?
Наливаю чашку горячего чая, почти кипяток, и пью мелкими глотками, обжигая язык. Пытаюсь сложить мысли в подобие плана, — ну надо же куда-то двигаться. Я уже сидела безвылазно дома, омывая слезами свою потерю, нельзя загонять себя дальше в эту яму.
Сейчас меня беспокоят два человека. Поддубный и любовница мужа. Если они объединятся, им легко будет избавиться от меня: одна наврет, второй подтвердит. Только зачем это делать? Не знаю, но позволить вести себя так со мной не могу.
Щелкаю пальцами, пытаясь зацепить мысль за хвост.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Сначала, — узнать, кто эта женщина, — говорю вслух, — если сообщения присылала мне она, то выяснить, почему.
Может, она разговаривала с Кириллом незадолго до смерти? Вдруг будет что-то в ее словах, что укажет на Поддубного, а не на меня. Я-то точно не причастна к смерти Самойлова, а вот Илья… Вполне может быть, что у любовницы мужа найдется та информация, которой мне не хватает, чтобы воздать виноватым по заслугам. Но для начала… Для начала я использую его в своих целях.