Бобби Хатчинсон - Возрождение любви
Ладно, она не жеманная викторианская дамочка, он теперь это хорошо понимает. И если он слишком толстокожий, чтобы раскусить ее, она сама растолкует ему. Она глубоко вздохнула.
– Я имела в виду, что каким-то образом я умудрилась влюбиться в вас, Майлс Болдуин.
О Боже, она действительно сказала это! Она перевела дыхание и снова попыталась подняться.
Ей нужно отодвинуться от него, она уверена, что он слышит, как бьется ее сердце. У нее в груди застрял комок, который поднимался к горлу, угрожая задушить ее.
Но он крепко держал ее в руках, без особых усилий не позволяя ей двинуться. Он глубоко вздохнул, вздрогнув всем телом.
– Я подумал, что именно это вы могли иметь в виду, мисс Рандольф.
Голос его слегка дрожал. Потом он повернул ее лицом к себе, приподнял так, что ее груди прижались к его груди. Она оказалась у него на коленях.
– Я надеялся, что вы именно это имели в виду, дорогая Пейдж. Потому что я думаю, что влюбился в вас в первый же момент, когда увидел.
И, прежде чем она успела осознать его слова, его рот оказался у ее рта, его губы, поначалу мягкие и нежные, коснулись ее губ.
Однако вскоре нежность сменилась требовательностью. Пейдж почувствовала себя так, словно жар от огня проникает в ее поры. Ей казалось, что она тает, волна вулканической лавы, медленная и сладкая, поплыла вниз, откликаясь на ласку его языка, его сильных губ, поглаживающих ее тело.
– Я хочу тебя, Пейдж. – Голос его был хриплым и настойчивым. – День и ночь я думаю только о тебе. Ты сводишь меня с ума.
Его дрожащие пальцы коснулись ее шеи, нащупывая дюжины пуговиц, застегивавших ее блузку. В нетерпении она подняла руку и проворно расстегнула их, забыв на минутку, что на ней все еще длинное нижнее белье, которое она надела утром.
С этими большими пуговицами он справился быстро, освобождая ее от блузки с длинными рукавами, от фланелевых штанишек, открывая ее плечи и руки, и обнаружил ее кружевной бюстгальтер.
Он удивленно вздохнул, взял ее набухшие груди в свои ладони и какое-то мгновение разглядывал бюстгальтер, перед тем как его губы начали двигаться вниз от ее горла, его язык ощутил биение пульса, нашел дорогу к одному соску, потом к другому.
Она задохнулась, когда его рот коснулся ее сосков, когда жар и влага проникли сквозь тонкое кружево до самой ее сущности.
Недовольное ворчание вырвалось из его горла, когда он безуспешно отыскивал застежку на ее бюстгальтере.
– Что за дьявольское изобретение! – выругался он.
Она нервно рассмеялась, показывая ее скрытую застежку и позволяя этой кружевной штучке медленно, возбуждающе сползти с нее.
Теперь его губы упорно, мастерски играли с ее грудями, посасывая, облизывая, его зубы заставили ее задохнуться от наслаждения, его язык посылал эти сладкие язычки пламени, пронизывающие все ее тело. Его руки со знанием дела нашли застежку ее юбки, одним нетерпеливым движением он снял с нее штанишки и нижнее белье, оставив ее обнаженной.
– Это несправедливо, – прошептала она. – Я голая, а ты нет.
Он оторвался от нее, встал, и вся его одежда в один миг уже валялась на полу вместе с ее одеяниями. Он положил ее снова на диван, встал на колени рядом и начал ласкать ее своими длинными пальцами.
У нее перехватило дыхание, когда отсвет огня упал на его обнаженное тело. Он обладал великолепной фигурой, с длинными ногами, широкоплечий, со стройными бедрами, на груди у него курчавились волосы, отливающие золотом в мерцающем свете огня. Его серые глаза блестели, исполненные восхищения, когда он рассматривал ее обнаженное тело, оглядывая его таким напряженным взглядом, что она чувствовала, как пробегает по ней сладостная дрожь.
Улыбка заиграла на его губах.
– У меня хорошее воображение, но на этот раз оно потерялось при столкновении с реальностью, – выдохнул он. – Ты восхитительна, любовь моя!
Теперь его губы отправились в путешествие по пути, которым за секунду до этого блуждали его глаза, они проложили горячий след по ее грудям, к животу, его сильные руки нежно повернули ее, раздвинув ее ноги.
Она задохнулась, когда его язык прикоснулся к ней. Она закрыла глаза, когда серебряные пузырьки наслаждения пробежали по всему ее телу. Ее руки впились в его волосы, пузырьки стали волнами, которые трудно было вынести.
Его рот был горячим и сладким, а его язык…
О Боже, его язык…
Ее тело дергалось в судороге, из горла вырвался крик, когда этот жар сконцентрировался, взорвался, окатил ее волной экстаза.
– Пейдж, иди ко мне!
Голос его был глухим. Он нетерпеливо, охваченный страстью, расстелил вязаный плед и одним движением перенес ее на ковер. Она вскрикнула, когда он вошел в нее, и сразу же начала двигаться. Это был крик радости, триумфа, благодарности!
Она находилась теперь именно там, где ей надлежало быть, в его руках, распятая под его длинным, сильным телом.
В их соитии не было никакой нежности. Он вторгся в нее с неистовой силой, их тела вскоре покрылись потом.
Она обвилась вокруг него, ее руки и ноги удерживали его в нужном ей положении, тело ее трепетало, подбираясь, сначала медленно, а потом с гортанным криком, отозвавшимся в каждой частичке ее тела, к сотрясшему всю ее оргазму, перелившемуся в сладостный теплый покой, летаргическую неподвижность, такую безграничную, что она не была уверена, сможет ли когда-нибудь вообще двигаться.
Он оказался на ковре рядом с ней, его ноги все еще сплетались с ее ногами, его руки сжимали ее, его глаза закрыты. Он приподнял голову и ткнулся в ее подбородок с ленивым удовольствием.
– Ты пахнешь розами.
– Угу. – Ее голос был медлителен и ленив. – Я купила розовую воду. Я привыкла к этим духам, настоенным на розах, и мне их не хватало.
Они лежали неподвижно, потом она сказала:
– Ты знаешь, ты в этом очень хорош. – Ее дыхание понемногу выравнивалось, но сладостные толчки наслаждения все еще пробегали по ее нервным окончаниям. – У тебя было, очевидно, больше практики, чем у меня.
Мысль о нем и других женщинах вызвала у нее укол ревности.
– Я очень надеюсь на это. – Он устроил ее голову поудобнее на своем плече. – Женщины не могут обладать большим опытом в подобных делах.
– Ты хочешь сказать, приличные незамужние женщины вашей эпохи.
Она почувствовала, как он кивнул.
– Да, я имею в виду приличных незамужних женщин.
Ею овладело любопытство.
– Отсюда я делаю вывод, что ты практиковался с женщинами иного сорта, с женщинами, которые не являются приличными?
Его голос звучал сонно:
– Джентльмен не обсуждает такие вещи с леди.
Она издала резкий звук.
– Меньше всего я хотела бы, чтобы меня считали леди. Судя по тому, что я вижу, нынешние леди не очень-то развлекаются.
– И к тому же они не носят такое белье. – Она была уверена, что он улыбается. – Если это образец нижнего белья из твоего времени, я бы сказал, что мир неплохо прогрессирует.
Пейдж обдумала эти его слова. Она приподнялась и оперлась на локоть, чтобы глянуть на него. Глаза его были закрыты, и она отметила, что у него неправдоподобно длинные золотистые ресницы.
Она провела пальцем по его лицу, по высоким скулам, впалым щекам, сильному подбородку, слегка загрубевшей коже, там, где с утра, когда он брился, начала отрастать борода.
– Теперь ты мне веришь, Майлс? Что я появилась из девятьсот девяностых годов?
Она сама не знала, почему ей это было так важно, чтобы он поверил ей.
Он открыл глаза и посмотрел на нее, весь его облик выражал удовлетворение, так же, как и его любовь к ней.
– Да, моя дорогая, верю. Я уже какое-то время как поверил тебе, хотя раньше я был настроен скептически. – Он снова прикрыл глаза. – Но с той минуты, как я увидел тебя в этих проклятых брюках, я понял, что все, что ты говоришь, это реально и это правда.
Она нахмурилась, озадаченная.
– Мои джинсы? Но я не понимаю, почему убедили тебя именно мои джинсы, когда было так много вещей, о которых я тебе рассказывала, – о развитии медицинской науки, о микроволновых печах, о моечных машинах, – да почти обо всем.
Он обнял ее за плечи и перетащил на себя, взял ее голову в руки, запустив пальцы в ее буйные кудри, глянул в ее зеленые глаза своими глазами, казавшимися серебряными в отблесках огня.
– Ты чувствовала себя абсолютно удобно в этих ужасных штанах, Пейдж. Ты даже не помнила, что ты в них, пока я не обратил твое внимание.
Она все еще не понимала.
– Конечно, я чувствовала себя удобно. А почему бы и нет? Я привыкла всегда носить такие брюки. Они были моей любимой одеждой.
Он улыбнулся, и она подумала, что это грустная улыбка.
– Совершенно верно. Когда я преодолел шок, увидев тебя в них, я подумал, что ты, должно быть, носила их раньше, чтобы чувствовать себя в них так свободно, и вряд ли это могло быть, если ты действительно не из другой эпохи, как ты и настаивала. Здесь женщины не носят такие брюки.
