Юлия Куркан - Государственные интересы

Король был бледен, усталые глаза с полопавшимися сосудами, неожиданно проявившиеся мелкие морщинки в уголках глаз, тревожная складка между бровями и упрямые — в уголках губ… Сидит, слегка ссутулившись, чего никогда не позволял себе раньше. И всеми силами пытается продемонстрировать, что совсем не устал. Должно быть он уйму сил, в том числе и магических, потратил сначала на мой постоянный поиск, а потом и на такое быстрое лечение! А я даже и не поблагодарила его толком… Только сейчас я начала понимать, какой силой обладает сидящий передо мной человек. Но ведь даже она — не безгранична. И сейчас он держится лишь на силе воли и гордости.

В моей душе переплелось столько чувств по отношению к нему, что я не выдержала, и совершила поступок, который посчитала бы крайне неприличным ранее. Я потянулась, и накрыла его руку, лежащую на кровати, своей. И попыталась вложить в этот жест все, что испытывала в тот момент: ободрение, искреннюю благодарность, сожаление, смущение, зарождающуюся нежность… Его глаза неуловимо потеплели. Даже карий, всегда такой холодный и загадочные словно бы осветился изнутри. На миг разгладилась морщинка между бровей. Он быстро повернул ладонь, сжал мою руку, поднес к губам и поцеловал. А потом быстро встал и вышел. Я осталась сидеть на кровати, прижав руку к груди, в которой отплясывало какой-то бешенный танец сердце…

Однако, я быстро встряхнулась. Сейчас у меня не было ни времени, ни желания копаться в себе. Я по натуре была не тем человеком, который подвержен приступам меланхолии и напряженного раздумья о смысле жизни, потому как искренне верила, что его нет — а значит, и печалиться тут не о чем.

И уж тем более я никогда не была подвержена внезапным влюбленностям. Исторические примеры, на которых я была воспитана, ясно говорили об опасности подобных чувств. Например, история о княжне Леле и её возлюбленном Михее — весьма жизненная и поучительная.

Много времени назад жила моя предшественница — княжна Леля. Девица в высшей степени мечтательная и романтичная. В деревьях она видела Змеев, в лягушках — заколдованных принцев (от постоянного целования оных она щеголяла вечными и неизбывными, как глупость, бородавками), а из тыкв пыталась выдалбливать кареты. Батюшка-князь особого внимания на пристрастия дочери не обращал — не буйно сходит с ума, и ладно. Хотя, он вообще был на редкость невозмутим — помнится, когда на княжество напали очередные враги, он даже не соизволил к ним выйти и собрать войско вообще. Враги, озадаченные и глубоко обиженные таким невниманием, сочли его тактической хитростью, и решили на всякий случай капитулировать. Кроме всего прочего, тогдашний князь был еще на редкость жизнерадостным, а потому даже не оставлял надежды выдать свою дочурку замуж за какого-нибудь глуховатого и подслеповатого принца, потому как приданное за Лелей было положено немалое. Но, несмотря на это, желающих пока так и не находилось.

О странных пристрастиях Лели не знал только ленивый, в народе о них сложили немало скабрезных частушек и потешных историек. Сама княжна об этом знать не знала, и вполне счастливо жила с собой в своем мире, полном тыкв и лягушек.

Но люди у нас не без выдумки, а любителей быстрого обогащения так и вовсе не счесть. Вот и нашелся такой в нашем княжестве — выпивоха, мот и жуткий бабник — Михей. Был он беден, как бродячий пес, однако смекалист, и за что-то активно любим женщинами. Так вот, день, когда он однажды внезапно протрезвел, стал для него поистине судьбоносным. Ибо тогда Михей впервые узнал в какой стране живет, имена князя, княжны, а также о необычных увлечениях последней. Выпив, для лучшей работы мысли, Михей буквально сразу был озарен идеей, которая после второй кружки была признана им гениальной.

Итак, был обычный теплый летний денек. Княжна Леля по своему обыкновению, с тыквой подмышкой, отправилась на обильно поросший водорослями и покрытый тиной пруд, в коем в изобилии водились принцы-лягухи. Поскольку, княжна была натурой романтичной, такие мелочи, вроде определения пола лягушки, её совершенно не волновали. И все земноводные по умолчанию признавались ею мальчиками. Сами лягушки, кстати, уже узнавали странноватую княжну в лицо, и категорически отказывались выходить и квакать в её присутствии. При приближении княжны пруд настороженно замирал. Леля, однако, ничуть не расстраивалась. Она ставила на принцев сети. Ибо, по иронии судьбы, оказалась не только мечтательной, но еще весьма упорной и предприимчивой.

Картина рисовалась интригующая. Девица сидела на каменистом бережку и упоенно долбила тыкву, распевая при этом на редкость неблагозвучную песню. Лягушки молчали и прятались. Им вообще было очень страшно. Но еще они знали и о том, что без добычи княжна не уйдет, а потому, почти перед самым её уходом выбирали одну жертву, и выкидывали несчастного теоретического принца прямо в руки Лели. Та профилактически его обцеловывала, результат не получала, печалилась и уходила обратно в терем. До следующего дня. Тут надо заметить, что ни охрана, ни мамки-няньки княжну уже давно не сопровождали. Какой смысл, если все и так знали, где она находится? Да и вообще, кто на неё позарится?

Итак, Леля проводила свой привычный день, а в соседних кустах, тихо, но выразительно сквернословя, возился Михей, спьяну усевшийся на муравейник. Он вообще уже сожалел о своей идее и считал, что княжна таких мучений не стоит. Особенно, когда, воспользовавшись оказией, рассмотрел её одухотворенно-бородавчатое лицо. Но глоток самогона быстро примирил героя с жизнью, и Михей, тщательно высмотревший на этот раз отсутствие муравьев, принялся выжидать удобного момента. Оный выдался нескоро. Песенный репертуар у княжны оказался поистине неиссякаемый. Причем все распеваемые ею баллады были заунывны и протяжны, как вой замковых привидений. Да и тыква все никак не кончалась. Наконец, удовлетворившись выдолбленным нечто, что в равной степени походило на полурассыпавшийся песочный куличик и обгрызенную мышами тыкву, княжна потянула сеть, расставленную в пруде.

Оттуда ей в руке вылетел бледно-салатовый от страха молоденький лягух. Увидев радостно скалящееся лицо княжны, он потерял сознание и изобразил предсмертную агонию. Княжна сочла это добрым знаком, и приготовилась к поцелую. Михей же, уже давно придремавший в кустах, был разбужен жестоко. Дело в том, что его нос чем-то приглянулся пролетавшей по своим делам пчеле. Видно, из-за красноты она приняла его за какой-то диковинный цветок. А потом и разозлил её чем-то. Вероятно, отсутствием нектара. Так что, пчела выразила свое негодование жестоким и подлым укусом. Михей проснулся очень сквернословно.