Я не отдам тебе ребенка, дракон! (СИ) - Анна Сергеевна Платунова
Невыносимо! Гарпия говорила словно о котенке, которого следует утопить. Так спокойно, по-деловому решала судьбу нерожденного любимого дракошика.
Я словно наяву ощутила аромат ромашкового чая от мягких темных волос, доверчивое тепло маленьких рук…
Я не забилась в путах, будто пойманная в силки птица, лишь потому, что у меня оставалась безумная надежда, что я успею придумать спасительное решение. Как там в договоре? Равноценный обмен? Что я еще могу предложить?
— Что же, схожу за медсестрой, — со вздохом согласилась спутница Ашхассы. — Пусть начинает.
Солнечное сплетение наполнилось тягучим отчаянием.
Я дождалась, пока скрипнет дверь, и, распахнув глаза, в упор уставилась на мерзкую гарпию.
— Какой обмен я могу предложить? — прошептала я. — Почку? Печень? Говори, я на все согласна.
— Я знала, что ты подслушиваешь: я чувствую запах страха, — усмехнулась гарпия. — Тебе нечего предложить мне, человеческие органы годятся лишь на жаркое.
— В-вы…
— Да шучу я, никто здесь не жрет людей. Но твое тельце никому не интересно. Разве что Райландеру. И то для иных утех.
Я открыла рот, подыскивая слова, которые бы убедили гарпию или хотя бы подарили отсрочку страшного приговора, но она сразу оборвала меня.
— Даже не начинай. Знаешь, сколько изощренных способов умолять я послушала на своем веку. Люди бывают о-очень изобретательны. Зато с какой готовностью они заключают договор, если думают, что опасность грозит не им, а их врагам. Ты ведь так легко сдала Райландера, едва ли не на блюдечке его нам готова была принести.
Я прикусила губу. Что правда, то правда. Его жизнь для меня не имела значения. А ведь совсем недавно я думала, что люблю этого человека… дракона…
— Арман порвет вас в клочки за сына! — крикнула я. — Никогда не простит!
— Да? А может, это тебя он не простит и порвет в клочки? Ведь это ты продала своего ребенка за возможность вернуться домой?
Каждое слово проклятой гарпии било наотмашь, как пощечина.
«Я хотела для сына другой судьбы!» — напомнила я себе.
Ашхасса глядела на меня с насмешливым прищуром, будто смогла забраться в мысли. «Ну как, изменила его судьбу?» — словно бы спрашивала она.
Жаль, что ненависть не может причинять вреда. Все оставшееся время до прихода медсестры я прожигала гарпию взглядом.
Медсестра оказалась эльфийкой. Вот никогда бы не подумала, что смогу испытывать неприязнь к какой-либо расе, но почему гоблинки, на первый взгляд такие неказистые, зеленокожие, со ртами длинными, как у лягушек, всякий раз протягивали руку помощи, а у утонченных прелестных созданий эльфов — гнильца внутри. Наверняка не все они такие, но и белокурая синеглазая девушка с острыми ушками, и тот врач, нанятый Арманом для ведения беременности, смотрели на меня лишь как на тело. Тело можно исследовать, назначить анализы, проткнуть иглой, но при этом не обращать внимания, что тело взывает к гуманности и умоляет помочь.
Я брыкалась изо всех сил, и троим нелюдям не сразу удалось скрутить меня, хотя я и так уже была привязана. Ахшасса и вторая гарпия держали за ноги, пока эльфийка, поджав губы, протирала сгиб локтя ваткой и вводила иглу в вену. Руку мне дополнительно привязали бинтами к стойке кушетки, так что я при всем желании не смогла бы вырвать капельницу.
— Теперь ждем, — сказала медсестра. — Понадобится не меньше трех флаконов, на каждый по два-три часа.
Меня оставили одну. И только тогда я закричала, уставившись на равнодушный белый потолок. Никому не было дела до моего горя.
35
«Нельзя сдаваться, — твердила я себе. — Нельзя. Думай, думай!»
Желтоватая отрава сочилась по трубке, капля за каплей попадала в кровь. Сколько ее понадобится, чтобы наступили необратимые последствия? Роликовый зажим регулировал поступление жидкости. Что если дотянуться до него ртом и попробовать перекрыть?
Я приподнялась, напрягая все силы, выворачивая суставы. Нет, не получается: слишком далеко… Откинулась, хватая ртом воздух. Делалось жарко, видно, начинало действовать лекарство. Еще одна попытка — впустую! По лбу катились капельки пота, болели руки, сдавленные ремнями. Неужели все напрасно? Нет, нет! Не хочу в это верить!
— Твари! Ненавижу! Ненавижу! — вопила я и билась в путах.
Все мои неистовые попытки освободиться привели лишь к тому, что я сползла по дерматиновой поверхности кушетки, так что ноги повисли в воздухе, а привязанные руки изогнулись до спазма в мышцах. Но случилось и еще кое-что! Кожаный шнурок, на которой болтался меркглаз, залез на подбородок. Я тихонько пошевелила головой, ежесекундно опасаясь, что он соскользнет по влажной от пота и слез коже.
Еще чуть-чуть! Ну же! Кончиком языка я подцепила шнурок и затащила в рот. Отдышалась и потихоньку, по сантиметру, цепляясь лопатками за шершавую материю, приподнялась вверх по кушетке, иначе я просто рисковала остаться без рук.
Меркглаз, по словам Моники, затруднял мои поиски. Арман практически не чувствовал меня и ребенка. Но что если избавиться от амулета? Как скоро дракон увидит мерцание крошечного путеводного маячка среди лабиринта складов и фабрик, среди тысяч работников всех рас?
А если он явится, что потом? Снова рабство, но теперь в золотой клетке? Я так старалась сбежать от Армана — и все напрасно?
Подумаю об этом позже. Сейчас главное — жизнь нашего сына.
Обдирая губы, я принялась грызть шнурок. Повезло еще, что он был тонкий, а не с палец толщиной. Во рту сделалось солоно от привкуса металла и крови, но я справилась. Меркглаз с грохотом упал на кафельный пол, а я притихла, опасаясь, что на шум прибегут мои мучители. Но они, видать, привыкли к воплям и шуму, который издавали жертвы, пытаясь спастись: никто не пришел.
Я откинулась на жесткое изголовье, закрыла глаза, пытаясь вызвать в воображении образ Армана. Странно, что я вспоминала его без ненависти. Перед внутренним взором предстал Арман в лонгсливе с забавным принтом: два дракона, большой и маленький. И большой оберегает малыша, он сделает все, чтобы его защитить.
«Арман… — позвала я, все-таки не до конца уверенная, что поступаю правильно, но какой у меня еще был выбор. — Арман, если слышишь… Спаси нашего сына».
Очень долго ничего не происходило. Хотя — что такое «долго»? Может быть, прошли минуты, но они казались часами. Единственная возможность определить время — по уровню лекарства во флаконе. Если оно рассчитано на два часа, а вытекла четверть жидкости, значит, прошло примерно полчаса. Так? Это много или мало? Кроме жара и
