И возродится легенда (СИ) - Ракитина Ника Дмитриевна

— Может быть, это все проекции одного и того же зеркала? Зеркальные отражения?

Дым дернул плечом:

— По мне, так они чересчур материальны. То, что в часовне, я не щупал. Но которое на помосте… До сих пор быр-р-р… Холодное и-и… склизкое, как мертвец. Будь зеркала проекцией — тогда они должны были разбиться вместе с главным, кстати. Теоретически. И мы бы навсегда по ту сторону застряли.

— Что-то мы упускаем, — продолжал бурчать он, когда остальные замолчали. — Или утрата памяти меня настигла. Если Чашу и книжку Дождинка спрятала, то не могла не позаботиться о Зеркале. Которого тут нет. Мне бы ее вещичку… уж я бы отыскал…

— Так вот же, — Алена протянула ему платок с книжкой и чашей. — Наслаждайся.

— Не годится. Нужно что-то, что она носила на себе, с чем имела долгий тактильный контакт. Э-э… Понимаешь, о чем я? Колечко там, сережки… Это проще, чем за ее призраками бегать. Не рассеивала Дождинка эманации по всему лесу, я думаю. Эмоции скорей завязаны на книге. А будь у меня ее личная вещь…

Эриль почему-то думала, что серьги снимет с себя Батрисс. Но за пазуху полезла Алена. Развернула платок.

Вуивр сразу узнала сережки Дождинки — старинные, в оправе массивного серебра граненые камни, переливающиеся лиловым и алым и меняющие цвет в зависимости от освещения. Они никак не годились для юной девушки, скорее выгодное вложение, наследство семьи. Но без них Льюэве невозможно было представить.

Принцесса вечно прикрывала уши платком, чтобы на серьги не позарились воры. Но не снимала даже ночью.

Рядом коротко выдохнула Батрисс.

— Ого! Откуда они у тебя?

— Дождинка отдала на память перед уходом в монастырь. Сказала, что… Прямо сейчас станешь колдовать?

Дым потряс головой:

— Нет. Я устал. И подготовиться нужно.

Они с Лелем вышли из хижины полюбоваться закатом, когда утомленные девушки заснули.

— Что? Никаких соглядатаев, обращения к ковенам? Шпионов, тайных библиотек? — подначил маг короля. — Как всегда, в омут головой? По примеру молнии разящей?

— Ну это же самое очевидное решение. Словно судьба сама стелит дорожку.

Дым сердито постучал себе по лбу:

— И почему ты решил, что в том мире все без магии?

— Помню. Мой двойник программистом был, — Лель хмыкнул. — Вспомнить бы еще, что это такое.

— Но если там магии нет, — Дым запустил шишкой в наглую белку, спирально сбегающую по стволу, — то как мы смогли туда попасть и как вернулись? Зеркало, Чаша, Сирень — не какой-то там… механизм.

— Мне кажется, Льюэве послужила для нас якорем. Ее не казнили, она пошла на ту сторону добровольно и все помнила. В отличие от нас. Помнила даже то, что умерла. Вместе с нами.

Закат дотлевал угольками, черные ветки и стволы рисовались на его фоне будто углем.

— Ох, будет уже философии, — маг-лекарь вздохнул. — Я знаю, что ты хочешь избавить Эриль от меток кромешников как можно быстрее, хочешь ввести ее в храм и жениться на ней. Но ты король. Если ты застрянешь там — что будет с северным королевством? С людьми, что тебе доверились?

— Мое завещание давно подписано. И плох тот король, без которого все перестает работать, — отозвался Лель и прихлопнул на щеке комара. — Идем уже спать.

— После вас, ваше величество, — согнулся в шутливом полупоклоне Дым. — После вас.

Глава 22

Выбирался лекарь-маг ранним утром из избушки, зевая и почесываясь, ворча, что совсем отощал от жизни на природе, что не годится для дикой местности и что так рано вовсе вставать не обязательно. Тут Алена с Батрисс, не сговариваясь, его пнули, так что вылетел Дым, как пробка из бутылки, и не останавливаясь бежал до ручья.

— Я обиделся, — умываясь ледяной водой, бурчал он. — Я вам счас такого наколдую…

И тут же, втянув носом аромат дымка над костром, первым поспешил занять место у импровизированного завтрака. А после чая с листьями земляники и малины и вовсе впал в благодушное настроение. Покрутил в руках серьги Дождинки, что подала в платке Алена. Улегся, зажмурившись, чтобы лучи раннего солнца не бередили глаза. И тут же вскочил: как оказалось, он прикорнул на муравейнике.

— Ладно. Дайте мне кровушки — и начну ворожить.

Эриль подала лекарю нож и пойманного в силки здоровенного зайца. Дым хмыкнул и ушел за кусты. А вернулся оживленный и бодрый. Бросил Алене на колени безжизненную тушку. Щелкнул пальцами, и серьги, поблескивая, поплыли в воздухе вдоль ручья.

— Сидите здесь. Мы вдвоем управимся, — и Дым ушел, хрустя травой и валежником, поманив Леля за собой.

Коней они не брали. Маг сказал, что идти близко. Да и с конями там не проехать.

— Все так удачно складывается, что даже страшно как-то, — уронил король, когда избушка скрылась из виду. Сперва они миновали поляну — всю в некошеной росной траве, промокнув почти что по пояс. Вышли на проселок, и сапоги покрыла до лодыжек мягкая серая пыль. — Сперва чашу с книгой нашли по призраку. Теперь оказалось, что Дождинка Алене серьги свои подарила — словно чувствовала, что они могут понадобиться.

Лекарь фыркнул:

— Да просто сделала подарок к свадьбе. А рыжая наша — она ж прижимистая. Она ж сэкономит каждый грошик, чтобы не зависеть от чужого. Батрисс — та бы сразу их в уши вдела. А после и спустила за корабельной колодой или в кабаке.

— А дома почему не оставила?

— Ни почему, — отвел пышную крапиву с дороги Дым и стал старательно дуть на ладонь. — Чтобы дети не нашли или муж не соблазнился.

— Носить?

Мужчины переглянулись и заржали. Дым, дернувшись, задел упругие ветки лещины, обрушив на себя задержавшуюся в мягких листьях воду.

— Я понимаю, вечно у поэтов в голове… — он нагнул шею, вытеребливая из-за шиворота брызги и лесной сор, — всякие совпадения, странности и дурные приметы. Ну совпало и совпало. На фиг мне эти серьги не нужны.

Он сгреб серебряные с лиловыми капельками серьги из воздуха и, завернув в платок, спрятал за пазуху.

Король обернулся к нему, моргая рыжими ресницами.

— Я еще с вечера вспомнил, где Янтарь его…

— И не сказал?

— И не сказал. У Эрили слух, как у рыси. Не хотел при ней его поминать.

— И целое представление устроил?

— А обойдись я без театральных эффектов, дамы бы нас из когтей не выпустили, — усмехнулся лекарь. — Сюда.

Лель перескочил вслед за магом неглубокий овраг вдоль дороги, заскрипел валежником, перелезая засохший поваленный граб. Поднырнул под ветки крушины и наконец оказался в голом поле.

Лес окружал его с четырех сторон голубовато-сизыми стенами. А посреди валами и полосами лежало разнотравье. Песочного колера тростники с мягкими метелками оголовий колыхались под ветром. Стеной стоял рогоз с коричневыми початками соцветий и зелеными стеблями и листьями. Лиловато-розовым полыхал в салатной зелени кипрей. Желтел коровяк, синел аконит. Цвета были приглушенными, смазанными, подернутыми патиной росы и зыбкой паутиной.

Все это едва заметно колыхалось, дышало, менялось. И чем глубже и дальше от опушки забирались мужчины, тем гуще и белее становился туман у их ног, который давно, казалось бы, должен был развеяться на карабкающемся к зениту солнце. Жирная, черная, опутанная корнями земля колебалась под ногами.

— Шаг в шаг за мной, — бросил Дым. Повел руками, чаруя перед собой ледяную дорожку, сковавшую травы и болото. Король поскользнулся и выругался сквозь зубы, ничуть не нарушив странную тишину.

Хоть бы кузнечики скрипели, жаворонок запел, метнувшись в вышину из-под ног. Было бы не так… жутко.

Дым раздвинул камыши.

Озеро лежало перед ними, перетянутое в середине, словно водяные часы. На перешейке в самой узкой его части торчали обгорелые руины: не то водяная мельница, не то старая баня, сгоревшая при пожаре. Торчал среди балок закопченный комин. Отражался в темно-янтарной воде.

У самых ног уходили в воду гнилые мостки. Вода в щелях под досками виделась почти черной. Слабенько плюхала в опоры. Мостки качались, доски под сапогами скользили и тягостно скрипели.