Лето, в котором нас не будет - Ефимия Летова
Двое плечистых слуг с небольшими тележками в руках встретили нас у Центральных ворот Колледжа. Отец махнул в сторону чемоданов — и мои вещи отправились вперёд меня. Вообще-то, в школьном пансионе ученицы тоже жили в общежитиях, по двое: мы, разумеется, делили комнату с Аннет, так что вряд ли меня можно было чем-либо удивить. Невысокая крепкая женщина приветливо, но чуточку суетливо поклонилась нам в просторном, величественном холле, осведомилась о моём имени и фамилии и попросила подождать несколько минут.
Я глазела по сторонам. Новые впечатления не то что бы стирали, но всё же изрядно притупляли ноющую боль в груди, с недавних пор — мою неизменную спутницу.
Именно таким представлялся маленькой Хортенс королевский дворец — каким он был ещё до Весторского восстания и созыва Первого Сената, разумеется. Гладкий мраморный пол, огромная люстра на потолке и настенные светильники в форме полураспустившихся роз, густо-зеленый рельефный орнамент на стенах, окна, задрапированные такого же оттенка зелёной парчой, прошитой золотыми нитями, с ламбрекенами и пушистыми золотыми кисточками. В центре залы — массивная деревянная парадная лестница с высокими перилами, мягким изгибом сворачивающая направо и ведущая на бельэтаж. Отец кивнул на единственное стоящее тут кресло, своего рода напыщенный бархатный трон на изогнутых позолоченных ножках, но садиться не хотелось — хотелось разглядеть все детали до мельчайших завитков и штрихов. Я так засмотрелась на золочёную лепнину на потолке: мягко перетекающие друг в друга лилии или похожие на них цветы, что не сразу заметила горделивый герб Колледжа аккурат над лестницей: два переплетённых цветка, чёрный и белый, растущие из горстки пепла в обрамлении огненных всполохов. Девиз, написанный на лайгоне, несмотря на наши сложные отношения с этим предметом, прочесть мне всё-таки удалось: "Самый прекрасный цветок завянет, а упругий стебель сопротивляется ветру и палящему солнцу".
Что ж, если считать, что любовь — это и есть прекрасный, но недолговечный цветок, остаётся надеяться на то, что мой здравый смысл достаточно упруг, чтобы сопротивляться. Отец поглядывал на меня, как и Коссет — осторожно, с некоторым настороженным сочувствием, моя эксцентричная выходка была воспринята им как симптом некой душевной хвори, и, сказать по правде, я не могла дождаться, когда же он уйдёт — довольно трудно было начинать новую жизнь под такими взглядами. Оставшись вдвоём, мы неловко молчали, и тем громче тикали солидные золотые часы, укоризненно поглядывающие на нас с одной из стен, словно упрекая в бездействии: к моему удивлению, они были снабжены даже секундной стрелкой. Мимо прошмыгнули две служанки, обе в одинаковых платьях цвета топлёного масла и белых чепцах. Студентки, вероятно, на занятиях — сейчас одиннадцать часов дня.
Я впитывала новые впечатления, как лечебное зелье.
Тихие шаги раздались откуда-то сверху, и я не сразу поняла, что человек спускался к нам по лестнице, просто потому, что зелёное платье высокой статной женщины практически сливалось с цветом стен. Я невольно залюбовалась её гордой осанкой — стройная, как и моя мать, но выше ростом, она была вероятно, одного с ней возраста или даже на несколько лет старше, но двигалась на удивление легко и бесшумно. Тоже светловолосая, она явно не одобряла легкомысленные кудряшки и кокетливо выглядывающие пряди — но строгий гладкий пучок ей удивительным образом шёл, только подчёркивая ровные и благородные черты лица. Ни малейшего намёка на злоупотребление своей природной красотой и женственностью, единственное украшение — длинные серьги из малахита, тем не менее, её гармоничная внешность подавляла своей скульптурной правильностью. Запах духов показался мне прохладным и горьким, не привычно цветочным, а скорее, древесным ароматом.
Голос оказался под стать внешности: глубокий, низкий, грудной, но в то же время обволакивающе бархатный:
— Доброго дня, — она смотрела только на меня, а отцу просто кивнула, не подав руки. — Ты — Хортенс Флорис, верно? Мне сообщили, что болезнь помешала тебе приступить к занятиям вовремя, что ж, придётся нагонять. Мы занимаемся шесть дней в неделю с девяти утра до пяти часов вечера, думаю, преподаватели согласятся провести несколько индивидуальных вечерних уроков. Меня зовут Сандрин Лестор, я директриса КИЛ вот уже четыре года. Малье Айриль, с которой вы учились вместе в школе, любезно выразила готовность рассказать и показать тебе всё, чтобы мы не тратили время сейчас, думаю, это будет разумно. Факультет артефакторики, на который ты зачислена, является наиболее сложным направлением нашего учебного заведения. Надеюсь, наше сотрудничество окажется плодотворным и обоюдно приятным. Лисса, — она кивнула одной из служанок, почтительно замершей у стены аккурат под часами, — будет помогать вашей юните поддерживать порядок в комнате, кроме того, она же отвечает за еженедельную стирку одежды. Бытовые хлопоты не должны помешать освоению знаний, знания — наш приоритет. Мы спрашиваем строго, невзирая на происхождение и состояние. Тем не менее, я рада приветствовать одну из Флорисов. Сейчас я как раз свободна, — короткий взгляд на часы. — И могу проводить тебя на занятие в общий лекционный зал.
— Прямо сейчас? — пробормотала я, отчего-то почувствовав смущение, но все эти чувства гасили мою тоску, и даже смущение было прекрасно.
— К чему терять время? В этих стенах мы ценим время.
"Тик-так", — ехидно поддакнули часы, а отец как-то непривычно сдержанно и торопливо для него попрощался со мной и ушёл.
Я даже вслед ему не посмотрела, зачарованная пафосной окружающей обстановкой.
Директриса Лестор поднялась на несколько ступенек наверх и посмотрела на меня:
— Идём, Флорис.
И я заторопилась за ней, отчего-то больше всего на свете в тот момент желая спросить, из чего сделаны её духи — и не решаясь открыть рот.
* * *
— Колледж для изысканных леди и благородных джентльменов был построен в одна тысяча триста девяносто шестом году, — размеренно говорила малье Лестор. — Таким образом, уже второе столетие он принимает под свои своды юных обладателей благих даров…
Я невольно сжала руки в кулаки. Когда-то это выражение — благие дары — казалось мне более чем естественным, но не сейчас, когда я узнала о существовании ещё и «скверных». А ведь многие, вероятно, вообще не знают о том, что где-то существуют одарённые люди, которые должны скрываться от всего остального мира. Которых однажды навсегда лишат дара…
Может быть, лучше было бы и не знать?
Тем временем мы поднялись на второй этаж —
