Комплекс андрогина (СИ) - Бунькова Екатерина

Я смотрел, как она ускользает от меня, медленно вращаясь, и улыбался. Потом оттолкнулся от стены, догнал ее и обнял: как получилось, вниз головой, прижимаясь щекой к ее груди. Алеста тоже обняла меня. В невесомости все воспринимается немного иначе, и даже время словно бы замедляется. Мы парили в воздухе в полной тишине. Не знаю, как Алеста, а я был совершенно счастлив.

Но спустя некоторое время пришлось задуматься о том, чтобы не приземлиться головой в пол. Тем более, что по мере приближения к источнику притяжения мы ускорялись. Я едва ли не чудом извернулся и достиг поверхности все-таки ногами вниз, хоть и не слишком удачно: пришлось опереться на руку.

— Еще раз? — спросил я Алесту, отряхиваясь.

— Ну, давай, — подумав, согласилась она. — Меня, вроде бы, не тошнит, так что еще разочек можно.

На этот раз я не тянул ее за собой, а просто взял на руки и понес. Мне было безумно приятно это делать. Никогда бы не подумал, что ощущение чужого тела в руках может так греть душу. Я ее как будто украл, и теперь радовался этому.

Добравшись до верха, я завис на стене, а не на потолке, чтобы волосы не слишком мешали: а то летают вокруг, щекотятся, в нос лезут. Не успел утром их в хвост собрать, вот и поплатился.

Алеста некоторое время просто позависала в воздухе, расслабившись и закинув руки за голову. Я ее больше не держал, только иногда чуть подталкивал, чтобы она не начинала падать.

— Говорят, на третьем Ковчеге есть такой аттракцион: желающих запускают в помещение странной формы со стенами, обитыми мягкими материалами, а потом начинают хаотически вращать его. Люди бегают по стенам, визжат, всем весело, вроде как. Так вот что-то мне подсказывает, что твой аттракцион покруче будет, — сказала Алеста, перебирая руками по моей талии и таким образом нарезая круги вокруг меня. Перед моим взглядом попеременно проплывали ее голова, попа, кроссовки, голова, попа, кроссовки. Один круг, другой, третий.

— Алеста, прекрати, а то не тебя, а меня сейчас замутит, — попросил я, хватая ее за футболку, чтобы не дать совершить еще один оборот.

— Ничего-то ты не понимаешь в движении небесных тел. Ты звезда, а я твоя планета, — заявила она, ткнув меня пальцем в грудь и от этого движения отлетев к стене. — Солнце, Солнце, я Венера. Как слышишь меня? Прием.

Я рассмеялся, протянув ей руки. Она ухватилась и села мне на живот, обхватив меня ногами, чтобы не упасть.

— Катастрофа в масштабах звездной системы: одна из планет была притянута Солнцем, — прокомментировал я, пытаясь этой шуткой отвлечь себя он непроизвольно возникших соблазнительных мыслей. Сразу вспомнилось одно видео, где двое занимались любовью в невесомости. Очень глупое видео. После его просмотра я сделал для себя два вывода: что для толчков нужна опора и что жидкость, движущаяся с ускорением, разделяется на множество мелких шариков, которые сложно собрать и от которых трудно увернуться.

— Никогда не задумывалась, что произойдет с планетой, если ее притянет Солнце, — протянула Алеста.

— Предполагаю, что она станет частью процесса ядерного синтеза, — я пожал плечами и попытался отвлечься на размышления об этом вопросе, хотя на самом деле мне очень хотелось скользнуть руками под футболку Алесты.

— То есть взорвется? — уточнила Алеста, изобразив руками взрыв.

— Вряд ли. Скорее всего, ее растащит на частицы еще при подлете, — ответил я и сглотнул.

— Жестоко, — заявила Алеста, представляя эту картину. — Планету жалко.

— Боюсь, планета сама будет виновата в том, что слишком близко подлетела.

— Неправда. Это Солнце притягивает планеты: они пытаются улететь, а оно затягивает их в себя, заставляя двигаться по спиральной орбите, в центре которой — их погибель.

— Нечего было вообще пролетать мимо Солнца, — возразил я. — Знали ведь, что это не просто яркая точка, а чертов шар плазмы, который, возможно, и хотел бы остыть, но не может.

Мы посмотрели друг на друга, и мне показалось, что Алеста думает о том же, о чем и я: продолжаем ли мы трепаться без особого смысла или общаемся на языке метафор?

— Падаем? — спросила она.

— Падаем, — ответил я и оттолкнулся, сразу задавая себе небольшое вращение, чтобы к моменту приземления быть головой кверху. Алеста выпрямила ноги, отпустив мою талию, и ухватила меня за шею руками. Я смотрел в ее лицо — близкое и далекое одновременно. Я хотел его запомнить во всех подробностях, потому что мне вдруг показалось, что мы скоро расстанемся и что никуда я не улечу с этой долбаной базы.

Мы приземлились.

— Куда дальше? — спросила Алеста. — В оранжерею?

— Можно, — согласился я, и мы пошли обратно по пустынному уровню, чувствуя, как постепенно становимся все тяжелее. На душе у меня тоже набирал вес здоровенный камень. Мысли кружились — одна мрачней другой. Алеста покосилась на меня, ничего не говоря. А потом словно бы случайно взяла меня за руку и принялась напевать первый концерт Прокофьева, смешно пища в трудных местах. Блин, Алеста, я совершенно не могу тебя понять. Если я тебе нравлюсь, зачем постоянно меня отталкиваешь? А если не нравлюсь, зачем бываешь со мной нежна? Неужели ты не можешь определиться? Я вот совершенно точно знаю: ты мне нравишься. Не знаю, какова в этом доля обычного влечения, но и как человек ты мне тоже нравишься. Мне с тобой хорошо. Я знаю тебя всего несколько дней, а доверяю — как самому себе. Может, для тебя это нормально, а со мной такое впервые.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы дошли до лифта, и он перенес нас на верхний уровень. Я вышел и зажмурился от яркого света: конечно, специальные стекла защищали и от радиации, и от излишнего светового излучения, но все равно здесь было слишком светло для человека, постоянно живущего в условиях искусственного освещения. Алеста явно была куда лучше приспособлена к солнечному свету, и с восторгом осматривала зеленые просторы. Если она сейчас скажет, что у них на Ковчегах такого нет, не поверю: сомневаюсь, что они там одни водоросли выращивают.

— Это же… горизонт! — она ткнула пальцем вдаль и радостно запрыгала на месте.

— Не хочу тебя разочаровывать, но это просто край купола — удачная задумка дизайнера, — ответил я.

— А купол цельный? Я не вижу ни одного шва, — она запрокинула голову. — Как вы сделали такую огромную стеклянную штуковину?

— Она не совсем стеклянная. И швы на ней все-таки есть: если посмотришь подальше, увидишь голубоватую сетку в форме сот. А как это сделано, спрашивай наших химиков, — ответил я.

— Как будто на Земле оказалась, — заявила она и покружилась. Я оглянулся, нет ли кого рядом. — В точности как в документальных фильмах.

— Алеста, давай поспокойнее, — одернул я ее. — Это общественное место, тут много народу бывает.

— А вон на то дерево можно забраться? — спросила она и устремилась туда, куда показала, не дожидаясь меня и не интересуясь ответом.

— С дорожки не сходи, это запрещено, — крикнул я ей: мы, конечно, сюда обычно гулять ходим и свежим воздухом дышать, но это не меняет того факта, что вокруг расстилаются посадки злаков и овощей и что их не стоит топтать.

Я догнал Алесту, когда она уже обнималась с каким-то плодовым растением. В ботанике я не силен, но, вроде бы, это была яблоня.

— Никогда не трогала настоящие деревья, — благоговейно протянула она, потираясь об него щекой. — Они такие твердые и так вкусно пахнут.

Как по мне, так тут все пахло одинаково: сыростью и жидкими удобрениями. Впрочем, откуда-то доносился запах спелой земляники. У меня сразу слюнки потекли. Точно: мы же не завтракали.

— Внимание, — раздался усиленный динамиками электронный голос. — Через пять минут начнется орошение надземной части растений. Просьба всех посетителей покинуть зоны земледелия.

— Перекусить не хочешь? — спросил я Алесту, отдирая ее от яблони, пока нас не полили вместе с растениями.

— Хочу! — тут же ответила она.