Трудовые будни барышни-попаданки 4 - Ива Лебедева
Этим гости и занимались. А так как некоторые перед этим воздавали честь волованам, птифурам и канапе, края страниц потеряли типографскую белизну. Я однажды пожалела вслух, что странички нельзя заламинировать или поместить в полиэтиленовые файлы.
— Лучше поступила бы как в средневековых библиотеках — держала бы атлас на цепи, — серьезно сказал Миша.
Я ответила, что иллюстрированный географический справочник от кражи спасают размеры. Действительно, атлас примерно формата А2 под одеждой не унесешь.
Однако унесли. Причем в то время, когда в усадьбе не было гостей.
— Это кража на продажу, — ахнула я. — Но кто⁈
— В другой ситуации я бы сказал — скопировать и отпечатать раньше нас, — заметил Миша. — Но тогда имело бы смысл украсть заодно всю типографию с красками. С наборщиками, а главное — с тобой, руководствовать пиратов-копиратов, когда у них возникнут вопросы.
— Возможно, это просто дурак или дура, услышавшие гостей: «Этой книге цены нет». Какие примем меры?
— Не такой и дурак, раз смог украсть. Меры пока приняла только Лизонька — попросила поставить на ее двери замок, да не просто, а с цифрами. Еще и спросила: «А что это за цифры должны быть?» Я ответил: «Такие, что ты никогда не забудешь, например, я ставлю день венчания с твоей маменькой, ну а тебе — день твоих именин. Любому жулику проще дверь взломать, чем подобрать правильное сочетание из восьми цифр».
— Поставили? — улыбнулась я.
— Конечно. У нас их в мастерской два десятка. Сама знаешь — в России новинка особо не пошла, у кого деньги есть, и слуги найдутся для охраны. Шутки шутками, но после пропажи из Большой гостиной хоть забрось все дела и займись прогрессорским прорывом — сделай и расставь по дому камеры наблюдения. Видно, что вора интересует не только кладовая.
— Взять живым числом не думал? Сделать несколько глазков и поставить на дежурство за дверьми хотя бы наших учеников по графику. Может, какому-нибудь Иванушке удастся застать кобылицу-воровку? — невесело предложила я.
— Думал и отказался, — столь же невесело ответил Миша. — Подсчитал: чтобы не оставить без наблюдения ни один вход, нужно восемь человек. Да все эти глазки с дежурствами станут известны воришке, и он или заморозит активность до отмены, или начнет обходить. Проще устроить кинологический эксперимент. Зефирку из Лизиной комнаты ночью не выгнать, но можно поставить на ночь пару сторожевых бобиков.
— Правда, отвлекись от свиней и займись домашней безопасностью, — устало сказала я. — Полтора часа до старта. Уже не заснуть, хотя бы на корреспонденцию гляну…
— А я — два круга вокруг пруда и помучаюсь в тренажерке. Бобиков надо будет сразу принюхать на меня, чтобы не гонялись за бегущим человеком.
Супруг отправился переодеваться в бегательный костюм, а я — в кабинет, читать корреспонденцию. Пришлось зажигать лампу в приемной — в темноте цифровой замок не откроешь. Вздохнула о недавних временах, когда зажигала свет лишь в кабинете, а любые двери просто открывала. Домашняя безопасность, дери ее черти всех времен и народов.
Секретарь услужливо расписал на листе, что откуда пришло: Нижний, Любек, Лондон, Орел, Астрахань, Париж. Что-то с моего дозволения уже вскрыто, для остальных конвертов — изящный ножик из мамонтового бивня.
Ну, что у нас плохого?
Глава 26
Мише удалось сделать только один круг — пошел не по-осеннему частый дождик. Между прочим, если взять все наши чудачества, его ежедневный фитнес держал пальму первенства по эксцентричности. И в Москве, и в Голубках, и здесь, под Питером. Сердобольная дворня снова и снова рассказывала мне о безумном барине, что бегает в рассветные часы: «Вы уж последите за ним, Эмма Марковна, найдите дохтуров, а то, коли овдовеете и замуж решитесь, второй такой добрый барин не сыщется». Бедный Миша решил пожалеть крестьянские умы и начал бегать в Голубках по ночам, после чего приобрел репутацию оборотня. К счастью, в соседних селах, но тоже ничего хорошего. Потому-то, когда планировали Новую Славянку, супруг всерьез сказал:
— Мушка, начерти-ка аллею так, чтобы дворня из окон не видела. Или заброшу все и разработаю электрическую беговую дорожку.
Из Москвы он перевез под Питер несколько своих тренажеров, а остальные соорудил тут же. Работники постарше, исполняя Мишины чертежи и слушая его указания, дивились — что за орудия пыток мы мастерим, вроде в Российской империи они отменены. Слушки дошли даже до начальства и, к возмущению супруга, стали объяснением его сыскных успехов: вот как он на самом деле злодеев изобличает, и, молодец какой, никто не видит тайной допросной комнаты, не жалуется.
Зато ученики тренажеры оценили. Ходили в зал и утром, и вечером, а иной раз днем, в перерыв.
Еще появился бойцовский клуб. Михаил Федорович сразу определил его принцип: «Драк лучше избегать, но ежели доведется, знать надобно, как самому в грех смертоубийства не впасть и ближнему в него впасть не позволить». Под его надзором изготовили маты, шорники потрудились над шлемами, перчатками и зубными капами из мягкой толстой кожи, а дежурный по клубу наблюдал, чтобы соблюдались все правила безопасности. В спарринг Миша брал только корпулентных парней 16–17 лет, показывал им приемы. Впрочем, со временем к клубу присоединились несколько молодых механиков.
Упор делался на самбо — им мой супруг усиленно занимался по молодости в прежнем мире, а здесь за два года приспособил свое новое тело к приемам, что остались в памяти. Постоянно убеждал парней, что учит их не как быть самыми крутыми в масленичном бою стенка на стенку, а как обезоружить пьяного придурка с ножом или колуном.
А вот завести единоборства и бег на службе даже не пытался. Захваты и удары были востребованы еще меньше, чем стрельба. Во-первых, объекты преследования сдавались сами, во-вторых, для исключительных случаев существовало холодное оружие — сабля или тяжелые ножны от нее, приклад ружья, алебарды, которые полагались будочникам. Миша однажды предложил начальству устроить фехтовальный турнир среди этих сонных стражей порядка, а заодно научить, как бить злодеев древком, не причиняя непоправимого вреда, но все свелось к шуткам
С бегом же еще проще и печальней: все помнят про воина, прибежавшего с поля Марафонской битвы, впрочем умершего на финише — не самый лучший пример. Сейчас же бег — признак социального несчастья, вроде камаринского мужика-алкаша, что «заголив штаны, по улице бежит».
Сегодня Мише пришлось, как прежде, в
