Имперская жена (СИ) - Семенова Лика

Адора быстро огляделась и склонила голову, прошептав:

— Управляющий, мой господин.

Отец насторожился, будто прикидывал, мог ли тот что-то услышать. Но чванливый имперец стоял слишком далеко, как и следовало, если застал господ за разговором. Наконец, отец кивнул:

— Подойди, Убер Дек.

Тот подошел, с достоинством поклонился отцу, потом мне:

— Ваше сиятельство, ваша светлость…

С отцовского лица сползла улыбка:

— Говори.

— Гостья к его светлости… — Убер Дек многозначительно повел рыжеватыми глазами. — Госпожа Ирия Мателлин.

Отец вытянул губы, кивнул несколько раз, пристально глядя на меня:

— Ты как нельзя вовремя… — Но тут же просиял и привычным жестом положил в рот очередную конфету: — Но как же предсказуемо! Это нам на руку. Ты знаешь, что делать, Рэй. Только не убей в ней надежду. Остальное она сделает сама.

Я лишь кивнул:

— Примите ее, отец. Я должен переодеться.

Я развернулся и пошел по галерее, слушая, как стук каблуков отдается где-то в висках. К черту Ирию, я не хотел даже думать о ней. О том, что этот визит будет, я знал уже там, на дворцовой лестнице. Отец лишь согласился с моими догадками. Ирия была слишком удобной фигурой, чтобы ею не воспользоваться. Как иногда говорит отец: дочери созданы для того, чтобы ими пользоваться. Может, потому, что у него не было ни одной… Впрочем, не сомневаюсь, что Опир Мателлин плевал на то, что у него их целых пять, и тоже видел скорее средство, чем родную кровь. Дочь уже с рождения не принадлежит дому, хоть и носит герб. Скорее метку, не позволяющую отбиться от стада.

Я наспех переоделся, освежил лицо. Отец счел уместным принять гостью на моей половине, а не в парадном зале. Давая понять, что она на особых правах. Понимаю, что он хотел, но предпочел бы более формальную встречу. Отец слишком мало знает Ирию Мателлин…

Когда я вошел, они допивали кофе. Четыре рабыни с зелеными поясами выстроились за ее креслом. Ирия поднялась, увидев меня, просияла так, что я едва не ослеп:

— Рэй, как я рада видеть вас.

Она нарушала все правила этикета, заговаривая первой, но ее не смущало даже присутствие моего отца. А тот лишь хитро поглядывал на меня и посмеивался, закидывая в рот очередную конфету.

Я поклонился как можно формальнее:

— Приветствую, госпожа. Большое удовольствие видеть вас.

У нее были удивительно пустые глаза. Голубые, кристально прозрачные и холодные. В обрамлении непроглядно черных ресниц и волос они казались кукольными или искусственными. Вся она была какой-то искусственной. Слишком гладкой, слишком причесанной, слишком приветливой. Она улыбалась так, что, казалось, на лице вот-вот лопнет кожа. А голос выливался мягкой обволакивающей волной, искусственно заниженной, как выучили ее когда-то учителя. И это тоже было неестественно и пошло.

Отец уже поднялся, игриво кивнул в ее сторону:

— Оставляю вас с сыном, госпожа. Дела не могут ждать.

Она поклонилась отцу:

— Ваше сиятельство, большая честь увидеть вас.

Я сразу заметил, что вслед за отцом вышли ее рабыни. И она это знала. Ждала, когда закроются двери. Наконец, выпрямилась, как стальной прут, сцепила пальцы:

— До меня дошли новости, Рэй… И я сочла возможным лично поздравить вас.

Я сразу же понял, куда она клонит, но не намеревался все упрощать:

— Что за новости, госпожа?

Она делано смутилась, хлопая пустыми глазами:

— Вы вступили в имущественные права. С одобрения Императора.

Мне оставалось лишь подтвердить:

— Да, госпожа. Его величество счел возможным. Я лишь четвертый, и имею редкое право самостоятельно распоряжаться собственной жизнью.

Она опустила взгляд, грудь ходила ходуном, но слишком рьяно и театрально, чтобы это казалось естественным:

— Могу я… — она нарочито сбилась, будто от переизбытка чувств. — Могу я узнать причину такой милости? Я ничего не слышала о вашем браке. Я… — она встрепенулась, в стеклянных глазах на мгновение мелькнуло что-то осознанное, — отец заверил, но я хочу слышать это от вас, Рэй. Скажите, что вы свободны. Скажите мне!

Я усмехнулся, заложил руки за спину:

— Право, вас занимают такие глупости, Ирия. Вы оказываете мне слишком много чести своим вниманием. Это могут счесть неприличным.

Она раздраженно фыркнула. Неожиданно резко и громко:

— Этим уже никого не удивить, я не скрываюсь. Знаете вы, ваш отец, ваши братья. Знает добрая половина двора. Если в этом не видит бесчестия мой отец — не вижу и я. — Она подошла совсем близко, положила белую ладонь мне на грудь: — Я ничего не забыла, Рэй. Наши поцелуи в саду у Красного моста. Твои обещания. Я помню все…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мне оставалось лишь улыбаться, наблюдая, как она порывисто дышит и закатывает глаза.

— Помилуйте, госпожа! Мне было шестнадцать! Прошло слишком много лет, а вы все еще вспоминаете детские шалости.

— Я вспоминаю то, что мне приятно вспоминать. А помнишь, как ты звал меня тогда? Помнишь? Рина…

Она заглядывала в глаза, поглаживала мой жилет. А меня интересовал лишь один вопрос: как далеко ей приказано зайти? Но я остро понимал, что не хочу это проверять, даже из любопытства. Мне было неприятным все: голос, манера держать спину, ее касания. Даже шорох ее платья казался фальшивым и скребущим. Я будто впервые видел ее.

— Что-то помню, госпожа…

Она вновь тронула пальчиком мой жилет:

— Мне бы так хотелось освежить твою память…

Ирия метнулась с быстротой змеи, впилась в мои губы, обхватила шею. Хотелось отшатнуться, сбросить ее, как упавшее с ветки насекомое. Я слишком хорошо помнил другое касание, от которого мутилось в голове. Только оно казалось настоящим. В это самое мгновение меня уничтожала одна-единственная мысль: что я наделал? Собственными руками…

Я отстранился с трудом, делая вид, что превозмогаю себя. Но ее цепкие тонкие руки оказались на удивление сильными. Она сверлила меня горящим взглядом. Ждала, что я скажу.

Я покачал головой:

— Прошу, Ирия, не искушай меня. Я не хочу пользоваться твоей слабостью. Это бесчестно.

Она широко улыбнулась, и кожа на ее лице вновь угрожающе натянулась:

— Значит, ты искушен?

— Как любой мужчина на моем месте.

Она снова улыбнулась, голубые стекляшки пугающе вспыхнули. Ирия поймала мою руку:

— Значит, ничего не изменилось?

Я покачал головой:

— Не изменилось, госпожа.

Меня спас управляющий, подосланный отцом. Я был совершенно уверен, что сам Максим Тенал все это время скрывался за одной из потайных панелей и видел все до мелочей. Едва Ирия убралась, я достал из шкафа квадратную бутылку красного горанского спирта, плеснул и опустился в кресло. Кажется, дерьмовее я себя не чувствовал никогда в жизни. Плевать на Ирию — я оскорбил единственную женщину, чьи поцелуи действительно важны. Испугался собственных ощущений, того абсолютного восторга, который она дала мне. Моя маленькая неиспорченная безродная жена.

Я никогда в своей жизни не просил прощения у женщины…

40

Я выплакала все слезы там, в купальне. Прежде сжалась, умирая от понимания, что, возможно, это не конец. Даже мелькнула мысль просто уйти под воду и прервать все разом. Но она породила в груди отравляющую волну — не смогу. Нужно помутиться рассудком, чтобы перестать цепляться за жизнь. Я была еще слишком в сознании.

Я чувствовала себя растоптанной, униженной, жалкой. Замерла у каменного бортика, краем глаза наблюдая, как рабы одевали моего мужа. Хотела лишь одного — чтобы он скорее ушел, потому что в его присутствии мне было нечем дышать.

Рэй не удостоил меня даже взглядом — просто вышел, и каждый стук его каблуков отдавался ударом в солнечное сплетение. Слабее, слабее, слабее. Пока звук не затих за завесой жидкого стекла, отделяющего от покоев влажное марево купальни.

Больше никогда! Никогда я не буду пытаться что-то воображать. Он отомстил за пощечину, сравнял меня с рабыней, растоптал — я ясно понимала это. Он должен быть доволен. А я… больше никогда не позволю себе забываться. Я — Контем. Это не изменить, в какие бы игры не играли титулованные имперцы.