Крылья (СИ) - Рыжков Игорь

— Эта плесень сюда на водопой пришла, а иначе же и быть не может — Я потрогал темную трещину на стыке плит, по которой тонкой, едва заметной струйкой стекала какая-то прозрачная жидкость.

Опасливо поднес палец к носу. Втянул воздух.

— Ох, тебе! Обычная вода! Ничего в ней особенного нет. Течет себе сверху и течет. Поэтому и плесень, и черви такие здоровые.

— Так! — Я присел прямо на пол, натужно соображая, о чем это может говорить.

— Да, тут и думать нечего — Крыша рядом!!! Совсем рядом!

— Если вода через дыры сверху сочится, то совсем рядом мечта наша, вот!

Я вскочил на ноги как ужаленный. Бросился к Вере. Затряс ее за плечи жестко.

— Вера! Веруня! Дошли же!!! Вода сверху течет! Крыша рядом!!! — Вера не отвечала. Постанывала, закатив глаза. Моталась безвольно ее голова из стороны в сторону.

Я посмотрел на Светляков Веры. Те угрюмо провалились в бордовый. Погрозил им сурово кулаком.

— У-у-у-у. Лодыри. Забастовку устроили. — Устроил Веру удобнее. Положил скатку под голову.

По всему выходило, что нужен привал, и Светляки и попутчица не по желанию, а по состоянию идти дальше уже не могли.

Я вытряхнул рюкзак на пол. Вытащил пакет с провизией.

Фляжку Тима бережно отложил в сторону.

Все равно в подземельях ничего страшнее нет чем без воды остаться.

Свою от пояса отцепил и аккуратно свинтил крышку. Просунул под голову Вере руку и по капле стал лить ей воду в рот.

Нельзя сразу много. В беспамятстве и захлебнуться можно.

В легкие попадет вода. А человек слабый ее и не выперхает. Задохнется и все. Конец.

Вера шевельнула губами, потом очнувшись, отпихнула меня в сторону.

Жадно выхватила флягу и припала к ней, глотая гулко, пока не выпила ее всю.

— Са-амсон… — произнесла она с придыхом, и открыла глаза. — Я думала, что умерла.

— Да, вот еще. — Нахмурился я.

— Некормленая женщина хуже карасину. На, вот. — Я протянул ей рулончик протеинов. — Ешь, давай.

Мы с Верой уже около двадцати часов без продыху топали. Есть с чего устать. Да и Светлякам пора бы перекусить.

Я не удержался и сладко откусил рулончик. Жесткие пленки мяса больно кололи небо и язык.

— Н-да. Без воды тяжело. — Я взял лежащую рядом флягу, отвинтил крышку и сделал два больших глотка.

Последним побулькал во рту для того, чтобы язык начал чувствовать хотя бы что ни будь. Потом снова принялся за еду.

Вера быстро прикончила рулон протеинов и теперь была похожа на человека. Почти живого.

— А, ты чего меня тряс? А? Самсон! — Начала она приставать.

Я, молча, ткнул пальцем в мокрую трещину между бетонных плит.

— И чего? — Не поняла Вера.

— Крыша рядом… — Проговорил я, шамкая.

— Чего?! — Вытаращила Вера глаза.

— Крыша, говорю, рядом. Совсем рядом. — На этот раз мне удалось проглотить еду.

— Дождь из Неба на Крышу падает. А вода вниз течет. Вот она и протекла.

Вера с трудом подошла к трещине, отбросила присосавшихся червей и потрогала мокрую полоску. Поднесла палец к носу и втянула воздух. Лизнула настороженно.

— А он — ничего, только бетоном отдает и пометом крысиным — улыбнулась, словно бантик себе нашла.

— Кто? — Не понял я.

— Дождь из Неба. — Она посмотрела на меня сурово — Не шуршит только. Может неправильный еще? — Я отвернулся. Пошарил в рюкзаке. Нашел флягу.

— Всегда с девчонками так. Мне — вода здоровая, без которой и трех дней не прожить, а ей — «Дождь неправильный». Ничего не сказал больше.

Подошел к тонкой струйке, подставил горлышко и привалился спиной к стене — не держали ноги. Подумалось потом.

— Ты Светляков покорми и напиться им дай. Только воды много не лей — заболеют.

— Хо-ро-шо… — Отозвалась Вера взяла в руки оставленный «на потом» брикет грибов. Аккуратно отщипнула кусочек и бросила в свой пузырь на груди.

О том, что его лучше раскрошить, я не предупредил.

Светляки мгновенно погасли. Светили только мои, возбужденно оранжевым с голодными темными пятнами — горошинами на хвостах.

Завидовали Светлякам Веры.

— Чего это они? — Озадачилась Вера.

— Да так… — Оторвался я от созерцания тонкой струйки, стекавшей во фляжку.

— Ты им одной крошкой бросила.

— Они сейчас за еду дерутся.

— Они, что друг друга поубивают? — Удивилась Вера.

— Да, нет. — Пожал я плечами — Они договариваются сейчас.

— Кто первый есть будет кто последний.

— Сколько их у этой крошки их уместиться может. Кто первым есть будет, кто последним. — Я аккуратно завинтил крышку фляжки и болтнул, довольный ее тяжестью. С трудом сделал пару шагов. Подошвы горели.

— Это у них часа на полтора, Верунь. Светляки болтливые — жуть.

— Им только повод дай поспорить. Они, про все на свете забывают, и ничего и никого им больше не надо.

— Вот есть у них эта крошка. Они и рванули ее делить.

— Делят они, ее солидно, договариваются. Кто старше, кто моложе. У кого пятна ярче да с каймой.

— Без мордобоя, в общем, только не понимают, что крошку им дали, чтобы светили они. — Я вздохнул. Одолевали тяжкие думки.

— Потому, как, если светить не будут, то они никому нафиг не нужны.

— Как люди, совсем — Произнесла негромко Вера.

— Как люди — Эхом отозвался я.

Боль в ногах становилась едва переносимой. И болели ноги не усталостью. Словно железом их жгли.

Я отошел в сторону, и опасливо закатал штанину.

Кожа на щиколотках стала грубой, сухой, в цыпках, в трещинах в которых мокрила лимфа, вязко застывала и при малейшем движении, лопалась и наливалась мелкой росинкой, мутнея в несколько секунд.

— Хреново, в общем, а дальше лучше и не думать.

— Ты как? — Смерил я Веру оценивающим взглядом. — Идти сможешь?

— Смогу — Не очень уверенно отозвалась Вера. Она вдруг вытянула губы в нитку, нахмурила бровки свои, насупилась.

— Ты чего? Ногу смотрел? Плохо там все? — Я не охотно, кивнул головой.

— Дойдем?

— Если пойдем, то дойдем, если будем просто так сидеть, то не дойдем вовсе.

— Зря я ей так сказал. Грубо как то получилось. Не хотел я ее обижать. Правда, ведь — не хотел.

Посмотрел я на нее виновато. Решил прощения попросить.

— Вот ведь какой я стал. Чтобы раньше у девчонки прощения попросить — да это на канате повеситься лучше.

— Ни в какую.

— А теперь вроде бы и надо извиниться. Только вот кому надо? Мне ведь и надо. Себя, вот, почему — то не жалко, а ее жалко. Очень.

Вера деловито влезала в скатку. Проверила ремешки и застежки на своей потрепанной одежде.

— Скатку брось. — Проговорил я миролюбиво. — Тяжелая она. Если ты устанешь, я тебя одну еще нести смогу. А вот рюкзак, скатку и тебя уже никак.

Вера, с явным облегчением, сбросила скатку под стену. Прямо в плесень. Видимо, она ей тоже не нравилась — сытая.

— Дай, хоть, кирку понесу. — Протянула руку требовательно.

— Ты себя понеси, Веруня, ладно? Нам еще часов десять топать.

— У тебя ноги, небось, тоже в цыпках все. — Вера потупилась. Грустно кивнула.

— Как по угольям горячим скакать. — Я вздохнул — Вот тебе, и дорога Изгоевская.

— Пошли, что ли. — Вера, покорно двинулась вслед. Иду я себе и думаю.

— Вот и все ведь. Что ругаться с ней, что не ругаться. Что обнимать, что целовать.

— У рубежа мы с ней. У последнего нашего рубежа. Перевалить бы только, перевалить. Может, и оправдаются надежды и мечты наши.

— Пусть там Чудо будет — Невиданное, неузнанное. Пусть там сердце зайдется от восторга и радости. Пусть заколотится оно сладко-сладко. Пусть — не зря все будет. Пусть не попусту.

— Ты чего это, Самсон, там себе под нос бубнишь? — Я оглянулся. Вера шла спокойно. Совсем по Изгоевски. Тянула носочек. Пробовала бетон. Привыкла за годы.

— Молюсь, я, Верунь. Или вроде того. На Чудо молюсь. Не осталось ничего больше — Вера остановилась. Вздохнула устало.

— Вот, дурак, ты, Самсон. В Крышу верили — вот она и Крыша, в дождик верили — вот тебе и дождик.