Ричард Матесон - Где-то во времени
– Прошу прощения, – сказала она.
Я вздрогнул, когда она вдруг принялась расчесывать мои волосы. До этого момента я не замечал у нее в руке щетку. Я в смущении уставился на нее, пока до меня не дошло, что волосы у меня, должно быть, растрепались от ветра или сна. Она пыталась придать мне более презентабельный вид для того, кто стоял за дверью.
Она наклонилась ко мне, и я ощутил аромат ее духов. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не податься вперед и не поцеловать ее в щеку. Она бросила на меня быстрый взгляд. Вероятно, у меня по-прежнему был безумный вид, потому что она прошептала:
– Все в порядке?
Я понимал, что совершаю ошибку, но противиться не было сил. В ответ я прошептал:
– Я вас люблю.
Щетка дернулась в ее руке, и я заметил, как напряглась кожа на ее щеках. Прежде чем я успел извиниться, стук послышался вновь, и голос позвал:
– Элиза?
Я содрогнулся. Это был голос старшей по возрасту женщины. «Ну вот и все», – пронеслась мысль.
Услышав мой шепот, Элиза резко выпрямилась. Потом пошла к двери.
– Простите, – выдавил я.
Она обернулась ко мне, но не ответила. С трудом сглотнув – мне опять хотелось пить, – я выпрямился и встал, зная, что, когда войдет миссис Маккенна, должен быть на ногах.
Поднявшись слишком резко, я потерял равновесие и чуть не упал, но успел ухватиться за спинку стула. Я взглянул на Элизу. Остановившись у двери, она с тревогой наблюдала за мной. Какой ужасный, вероятно, это был для нее момент.
Я кивнул.
– Все в порядке.
Ее губы слегка раздвинулись, и она тихонько вздохнула – или, скорее, вознесла молчаливую молитву. Видно было, как, повернувшись к двери, она собралась с духом, а потом потянулась к ручке.
Вошла миссис Маккенна и принялась что-то говорить дочери, но сразу же замолчала, увидев в комнате меня. Лицо ее выражало изумление и досаду. Что она подумала? В моей памяти пронеслись воспоминания из прочитанного. Известно было, что до этого самого дня ее дочь не имела знакомств с мужчинами, кроме самых поверхностных. Тесные контакты, и то сугубо деловые, она поддерживала лишь с Робинсоном.
Должно быть, миссис Маккенна была сильно поражена, натолкнувшись в гостиничном номере Элизы на совершенно незнакомого мужчину. Она пыталась сдержаться, но шок оказался чересчур велик.
Заговорив, Элиза хорошо контролировала свой голос – голос великолепной актрисы, произносящей строчки диалога. Не знай я истинного положения вещей, мог бы поклясться, что она абсолютно спокойна.
– Мама, это мистер Кольер, – сказала она.
Этикет. Уравновешенность. Безумие.
Не могу понять, откуда у меня взялись силы пересечь комнату, легко пожать руку миссис Маккенна и с улыбкой поклониться.
– Здравствуйте, – сказал я.
– Добрый вечер, – отстраненно откликнулась она.
Это было лаконичное признание моего существования и одновременное выражение сомнения в его правомерности. Как ни странно, чопорность ее тона помогла мне быстро прийти в себя. Несмотря на мое смущение, ее церемонность и нескрываемое неодобрение позволили мне разглядеть за аристократической позой бывшую актрису, не слишком умелую в представлениях подобного рода.
Дело не в том, что она сознательно разыгрывала для меня эту сценку, но эффект получился именно таким. Не сомневаюсь, что она была искренне оскорблена моим присутствием. Но ее эмоции в отношении меня имели чрезмерное выражение. Короче говоря, она явно переигрывала. Были видны швы. Она почерпнула свои манеры в примитивном сельском театре и не дотягивала до гранд-дамы, как бы ни пыталась меня в этом уверить. Сейчас она повернется к дочери, подняв брови в ожидании объяснения… Она сделала именно это, и, несмотря на непроходящую нервозность, я почувствовал, что меня разбирает смех.
– Мистер Кольер остановился в этой гостинице, – объяснила Элиза. – Он приехал посмотреть пьесу.
– Вот как?
Миссис Маккенна окинула меня холодным взглядом. Я знал, что ей хочется спросить: «А кто он такой и что делает здесь, в твоем номере?» Но проявлять подобную грубость было не принято. Я впервые мысленно одобрил правила этикета 1896 года.
Молчание подсказало мне, что я должен помочь Элизе, а не бросать ее на произвол судьбы в ожидании, что она самостоятельно разъяснит мое присутствие. Вряд ли она смогла бы это сделать, если бы я не поддержал ее.
– Мы с вашей дочерью познакомились в Нью-Йорке, – солгал я. Не имею понятия, насколько успешно. На меня нашло внезапное вдохновение. – После представления «Кристофера-младшего»[39], – добавил я. – Возвращаюсь из деловой поездки в Лос-Анджелес и вот решил остановиться в гостинице, чтобы посмотреть завтра пьесу.
«Хорошая история, Кольер», – подумал я. Первоклассное притворство.
– Понимаю, – холодно откликнулась миссис Маккенна. Но она совсем этого не понимала. Неважно, какой была моя история, – я не имел права находиться в гостиничном номере ее дочери. – Чем вы занимаетесь? – спросила она.
Я не ожидал именно этого вопроса, и у меня от смущения отвисла челюсть. К тому моменту, как до меня дошло, что правда проще притворства, она сочла мой ответ ложью – не сомневаюсь.
– Я писатель, – сказал я.
И почувствовал, как весь внутренне сжался. Пусть Бог мне поможет, если она спросит, что я пишу.
Она не спросила. Я уверен, ей было наплевать, кто я и чем занимаюсь, она лишь хотела, чтобы я поскорей убрался из комнаты ее дочери. Все это прозвучало в ее голосе, когда она повернулась к Элизе и пробормотала:
– Ну что, дорогая моя? (Не пора ли прогнать этого нахала?)
Я любил Элизу все больше за то, что она не поддалась на давление матери, хотя, безусловно, имела все основания это сделать. Она царственно вздернула подбородок, что говорило о ее врожденных актерских способностях больше, нежели все прочитанные мной книги, и объявила:
– Я пригласила мистера Кольера отужинать с нами, мама.
Затянувшаяся пауза сделала ответ матери излишним.
– В самом деле? – наконец выдавила она.
Я попытался ответить ей столь же ледяным взглядом, но мне это не удалось, попытался что-то промямлить, но издал лишь слабый булькающий звук, поскольку в гортани окончательно пересохло. Я с трудом откашлялся.
– Надеюсь, что не помешаю, – сказал я.
«Ошибка!» – просигналил мозг. Нельзя было давать ей эту зацепку.
Миссис Маккенна, конечно же, быстренько ухватилась за нее.
– Что ж… – протянула она.
Ничего можно было не добавлять. Нельзя яснее выразить свое отношение. Она ожидала, что я правильно пойму ее намек, как любой уважающий себя джентльмен, и тут же извинюсь, ретируюсь и превращусь в пар.
