Проклятье победителя - Мари Руткоски
— Айрекс. — Ее голос прозвучал тонко и слабо. — Нам нужно поговорить.
Он пнул ее в колено. Она почувствовала, как что-то хрустнуло и сместилось, а затем рухнула на землю. Сила удара вернула ее коленную чашечку на место. Кестрел вскрикнула.
Шок был слишком велик, чтобы ощущать боль. Однако затем мука пришла: спазм выстрелил из ноги Кестрел в мозг.
Не страх заставил Кестрел подняться на ноги. Она была ошеломлена болью и ничего больше ощущать не могла. Она не знала, как смогла встать, лишь осознала, что сделала это и Айрекс позволил ей.
— Ты мне никогда не нравилась, — прошипел он. — Такое высокомерие.
Перед глазами Кестрел побелело. Она пребывала под странным впечатлением, будто идет снег, но по мере того, как белизна разъедала пространство вокруг лица Айрекса, она поняла, что никакого снега не было. Она находилась на грани потери сознания.
Айрекс ударил ее по лицу.
Это до смерти уязвило ее. Она услышала вскрик, но не была уверена, исходил ли он от толпы или из ее собственного горла. Кестрел нужно было говорить сейчас и говорить быстро, иначе дуэль закончится тем, что Айрекс просто раздавит ее, вместо того, чтобы заколоть Иглой. Кестрел едва смогла набрать в грудь воздуха. Она вытащила кинжал, и ощущение в ладони его твердости немного помогло ей.
— Ты — отец ребенка Фарис.
Айрекс отпрянул.
— Что?
Кестрел молилась, чтобы ее догадка не оказалась ошибочной.
— Ты спал с женой Сенатора Тайрена. Ты зачал ее ребенка.
Айрекс взял себя в руки, его кинжал блеснул в свете заходящего солнца огнем. Но он прикусил внутреннюю сторону щеки, отчего его лицо перекосилось, и этот едва заметный признак беспокойства подарил Кестрел надежду, что она сможет пережить дуэль. Айрекс спросил:
— Что заставляет тебя так говорить?
— Нанеси удар, который я смогу легко парировать, и я скажу.
Он повиновался, и звук удара лезвия по лезвию придал Кестрел сил.
— У вас одинаковые глаза, — произнесла она. — У ребенка на щеке образовывается ямочка, и у тебя тоже. Когда мы заняли позиции для боя, Фарис побледнела, и, как я вижу, она находится в передней части толпы. Не думаю, что она так волнуется за меня.
Айрекс медленно ответил:
— То, что тебе известна подобная тайна, вовсе не побуждает меня желать твоей смерти меньше.
Кестрел прерывисто вдохнула, радуясь, что не ошиблась, что Айрекс колебался, хоть толпа и продолжала кричать.
— Ты не убьешь меня, — сказала она, — потому что я все рассказала Джесс и Ронану. Если я погибну, они сделают твою тайну известной всем.
— Им никто не поверит. Общество будет думать, что они горюют по тебе и пытаются мне навредить.
— И общество продолжит так думать, когда сравнит лицо мальчика с твоим? Той же позиции будет придерживаться Сенатор Тайрен? — Хромая, Кестрел обошла вокруг Айрекса, и он позволил ей, хоть и обнажил вторую Иглу и держал обе наготове. Он быстро переступал с одной ноги на другую, а Кестрел пыталась не споткнуться. — Если Ронан встретится с трудностями в распространении скандала, он вложит в это деньги. Я отдала ему пятьсот золотых монет, и он подкупит своих друзей, чтобы они поклялись в истинности слухов, в том, что видели тебя в постели с Фарис, что ты носишь у сердца локон волос мальчика. Они будут говорить что угодно, будь это правдой или нет. Немногие люди так богаты, как ты. У Ронана много друзей — вроде бедного Ханана, — которые с радостью примут золото, чтобы испортить репутацию кого-то, кого никто особенно не любит.
Руки Айрекса ослабли. Казалось, ему стало плохо.
Кестрел надавила на полученное преимущество:
— Ты спал с Фарис, чтобы она посоветовала своему мужу помочь тебе получить место в Сенате. Может быть, у тебя были и другие причины, но нам важна именно эта. Тебе следовало бы прислушаться к моим словам, ведь если Тайрен заподозрит тебя, он не просто не станет оказывать помощи. Он обратит Сенат против тебя.
Кестрел увидела, как его пыл остудился.
— Хоть эта дуэль и не нарушила правил, но она не совсем чиста, — продолжила Кестрел. — Ты начал драку. Общество будет осуждающе бормотать задолго до того, как Ронан и Джесс уничтожат твою репутацию.
— Общество осудит меня? — оскалился Айрекс. — Твоя собственная репутация не так уж безупречна. Любовница раба.
Кестрел пошатнулась. Ей понадобилось мгновение, чтобы собраться с мыслями, и, даже заговорив, она не была уверена, являлись ли ее слова правдой или ложью:
— Что бы ни говорили обо мне люди, мой отец будет твоим врагом.
Лицо Айрекса все еще горело ненавистью, однако он произнес:
— Очень хорошо. — В его голосе послышалось колебание. — Ты рассказала генералу о Фарис?
Кестрел подумала о своем письме к отцу. Оно было весьма простым. «Я вызвала лорда Айрекса на дуэль, — говорилось в нем. — Она произойдет сегодня за два часа до заката на территории его поместья. Пожалуйста, приди».
— Нет. Это бы уничтожило мою цель.
Айрекс бросил на Кестрел взгляд, который она часто видела на лицах своих противников в «Клык и Жало».
— Цель? — осторожно спросил он.
Кестрел почувствовала, как по ее венам заструился триумф, превзошедший боль в колене.
— Я хочу, чтобы мой отец поверил, что я честно победила в этой дуэли. Ты потерпишь поражение. Поддашься мне, и победа будет полностью моей. — Кестрел улыбнулась. — Я хочу первой крови, Айрекс. Мой отец смотрит. Сделай так, чтобы это выглядело красиво.
Глава 22
После дуэли генералу пришлось помочь Кестрел подняться на лошадь, но не успел Джавелин сделать несколько шагов, как девушка покачнулась в седле. Ее правое колено пульсировало. Казалось, будто в нем сорвался и начал распускаться какой-то узелок, прижимая к коже изнутри свои горячие витки.
Генерал остановил Джавелина.
— Можем взять взаймы чей-нибудь экипаж.
— Нет.
Какой был смысл в победе над Айрексом, если она не могла удержаться на лошади? До сих пор Кестрел не осознавала, что обладает такой гордостью. Может быть, она не желала военной жизни, подобной жизни отца, но, судя по всему, его одобрение ей было нужно не меньше, чем в детстве.
Генерал, казалось, хотел поспорить, но сказал только:
— Это была решительная победа.
Он взобрался на своего коня и задал темп.
Они двигались медленно, но Кестрел морщилась при каждом ударе копыта. Она обрадовалась, когда небо перекрасила ночь. Кестрел знала, что ее лицо осунулось от боли, но напомнила себе о темноте, которая скрывала ее даже от
