Мой палач - Надежда Олешкевич
Я не прикасалась к Тиррену, но знала, что каждый его мускул сейчас был напряжен. Это состояние передавалось и мне. В голове уже начали возникать вопросы к самой себе и упреки. Я коротко выдохнула, провела губами по его губам, надавливая и мечтая, чтобы он ответил, а затем откинулась на спинку кресла со словами:
— Не упадет.
Палач пристально смотрел на меня, словно пытался понять недавний поступок, который даже для меня самой оказался неожиданностью. Он слегка прищурился, пробежался взглядом по моему лицу, а затем покачал головой и оттолкнулся от подлокотников, выпрямившись и твердым шагом направившись к двери.
— Я предупредил, — в его голосе уже не слышалось прежнего холода и стали.
— А я услышала, — ответила ему с широкой улыбкой на лице и расслабилась, будто мы сейчас пришли к какому-то согласию.
Стоило Тиррену открыть дверь, как в комнате появилась Алания, которую он подхватил на руки. Мужчина что-то прошептал девочке на ухо, на что та пару раз кивнула, а затем поцеловал в щеку, поставил на пол и подтолкнул в мою сторону.
— Мартин, ты знаешь, что делать, — сухо проговорил палач и снова окинул меня задумчивым взглядом.
Он ушел, но что-то оставил после себя. И то была не маленькая принцесса, которая с серьезным видом рассказывала о погоде и медленно отпивала чай из кружки. И не Мартин, стоявший статуей у самой двери. И даже не комната, черная, напоминающая его одеяние, правда, уже воспринимающаяся слегка иначе. Губы раз за разом растягивались в задумчивой улыбке, мысли возвращали меня к недавним событиям, связанным с Тирреном. То было тепло, поселившееся в груди и неустанно согревавшее тело, мягкое, тягучее, приятное.
Магические силы, что мне с этим делать?
Глава 15
Маркард ди Тиррен Мэйтлон
— Тиррен, ты слушаешь, вообще? — обратил на себя внимание Сариан.
— Да, — кивнул я и снова устремил взгляд в окно, однако так ничего и не увидел.
— Ты сегодня какой-то странный, — задумчиво потер он свой подбородок с глубокой ямочкой — отличительной чертой рода Кейвуд.
В другое время я бы с ним поспорил, но сейчас всецело поддерживал это наблюдение. И всему виной была женщина, оставшаяся в моем доме с моим ребенком. По большей части даже не она сама, а тот неожиданный поцелуй, слегка выбивший почву из-под ног. Зачем она так поступила? Чего хотела им добиться? А последующая улыбка… Что вообще с Эйви Морисон не так?
Снова загадки…
Я последовал за Сарианом в зал переговоров, затем молча сидел за столом и старался вникать в каждое слово императора, обращавшего внимание на отчеты о волнениях в городах, которые непременно следовало подавить в зародыше в кратчайшие сроки. Но мысли неустанно уводили меня подальше от этих людей. Мне потребовались неимоверные усилия, чтобы сохранить лицо и не пропустить ничего важного.
Спустя полтора часа бесконечных указаний я стоял на ступеньках императорского замка и невидящим взором смотрел перед собой, борясь с желанием прямо сейчас отправиться домой и разобраться с непрошенной гостьей, нарушившей так необходимый сейчас покой. Не вовремя она появилась. Совсем не вовремя…
— Тиррен, с тобой все в порядке? — встал передо мной Сариан, заглядывая своими темно-карими глазами в мои.
Я коротко кивнул и обошел его, направляясь к лошади, чтобы вскоре приступить к неотложным делам.
Память… По сути, она делает из человека того, кем он является на данный момент. Стоит убрать несколько деталей, и он изменится до неузнаваемости. Хотя можно отыскать и таких людей, которых перемены коснутся лишь слегка. Если удалить у кого-нибудь воспоминание, где он еще ребенком обжегся, то уже взрослым он без ожидаемой угрозы поднесет руку к огню и получит ожог. Просто этот человек забудет об опасности и начнет действовать менее осторожно. Именно память решает, кто мы, чего боимся и что ценим.
Но меня интересовало совершенно другое. Ежедневно люди видят огромное количество мелких деталей, но не обращают на них внимания. Мелькнувший силуэт в окне, количество переданных монет за купленный товар, разговоры проходящих мимо мужчин, странные звуки или события — все запечатлевается в памяти, даже то, что сами люди не в силах там обнаружить.
И именно в воспоминаниях детей и взрослых мне предстояло отыскать хоть что-нибудь, подтверждавшее нависшую над Шигардом угрозу. Сложно, изнурительно, долго, но в этом заключалась моя работа.
Под вечер мозг кипел от полученной информации. Жителей и приезжих в столицу сновало по улицам слишком много. Это не Тервиль, в котором более-менее спокойно и намного проще отсеивать тех, к кому уже залез в голову, а к кому нет. Миам под конец значительно замедлился, перестал быть проворным и не успевал в точности повторять движения выбранного человека, чтобы случайно его не задеть и не оставить на нем свой след.
Солнце давно скрылось за горизонтом, когда я вернулся домой. И хоть день оказался сложным, а переживания за Аланию окончательно вымотали, я с небывалой скоростью поднимался на второй этаж. Мне следовало удостовериться, что с дочерью все в порядке, что она на месте и сейчас спит.
— Мартин, — тихо прошептал я, подойдя к двери, возле которой стоял верный слуга.
— Тэйр Маркард, женщина там. Она за целый день ни разу не прикоснулась к вашей дочери.
Я потянулся к ручке, но он остановил меня окликом и заглянул мне в глаза.
— Тэйр, вы помните о недавней просьбе? Понимаю, что не вовремя, но иначе не могу.
— Да, Мартин, ступай. Я что-нибудь придумаю.
Он поклонился и быстрым шагом направился к лестнице. Бедняге предстоял завтра сложный день. Пережить похороны близкого человека сложно, каким бы стойким ты ни был. Это горе, навсегда отпечатывающееся в сердце, тревожащее душу, терзающее мысли.
Я отогнал прочь неуместные сейчас воспоминания и тихонько открыл дверь, стараясь не издать ни единого звука. Не знаю, что должно было предстать взору, но открывшаяся картина поразила. Моя Алания мирно посапывала в своей кроватке, а вот… «ведьма» почему-то спала в кресле рядом с ней, прижимая к груди книгу с любимыми сказками дочери. Из-за работы мне редко удавалось ей почитать, но каждый раз для малютки был праздником. И Эйлана устроила ей праздник…
Еще утром, когда я заметил женщину в окне, меня чуть не разорвало на части от злости. Я хотел задушить ее собственными руками. И плевать, что можно просто
