Судьба для Времени... (СИ) - Блэр Лия

Фатум вошла в зал в жемчужно-белых длинных одеждах. Она подошла к золоченой клетке, из которой безумными глазами смотрела на нее Харт. Девушка то громко хохотала, то начинала рычать, стараясь вырваться из заточения…

— Потерпи, моя девочка, — мать бережно прикоснулась к руке дочери. — Скоро тебе станет легче.

Женщина заняла место у своего выступа и положила руки на стол. В то же мгновение по ее рукам побежали серебряные нити, наполняя глаза Фатум ярким светом. Ее брат Рейт занял место у выступа напротив, облачившись в черные одежды, расшитые пепельными писаниями по широким рукавам накидки. Стоило ему опустить ладони на стол, как по рукам побежали черные нити, наполняя его глаза тьмой. Эон вошел в зал с гордо поднятой головой и вызовом в глазах. Он встал у плиты и затянул железные обручи на своей груди до характерного щелчка, который дал понять, что вырваться ему не удастся, даже если он этого очень захочет. Подготовиться к тому, что с ним будет дальше, он не мог — это было невозможно. Но он мог быть сильным и смелым, в последний раз.

Фатум посмотрела на брата, и тот кивнул, показывая свою готовность. Эон проигнорировал взгляд матери, сжав кулаки сильнее.

— Начнем… — сказала женщина и подняла взор к куполу.

Как только взгляды света и тьмы устремились вверх, лучи стали вбирать в сердце хрустального предмета все, что было необходимо для Таинства Писания: Фатум писала светлые стороны жизни, Рейт добавлял темные вкрапления, Харт отдавала и дяде, и матери свою душу — яркие чувства и эмоции, которые каждый облачал в свои краски. Важной составляющей была душа Эона, потому что он был Временем, которое давалось всему живому для возможности пережить написанное, совершить намеченное, испытать невероятное.

С каждым мгновением Харт становилась все спокойнее, ее взгляд становился осмысленнее, а напряжение уходило. Эон же, наоборот, начинал испытывать нестерпимую боль, словно его разрывали изнутри на бесчисленное количество кусочков… он напоминал планету, которая делает последний болезненный вдох перед тем, как погибнуть окончательно. Когда боль стала невыносимой, он принялся кричать и вырываться, желая остановить происходящее.

Крики и мольбы юноши не были услышаны, впрочем, как и всегда. Он уже находился в состоянии бреда и беспамятства, когда Таинство Писания было окончено и сильные руки дяди унесли Эона в кровать.

Рейт и Фатум сидели в главном зале, наблюдая за меняющимися фресками на стенах.

— Ты заметила изменения в поведении Эона на Таинстве?

— Да. Он сопротивлялся.

— И, надо заметить, очень сильно. Пока ты пыталась справиться с сыном, мне пришлось внести темного больше, чем того требовалось.

— Я заметила это, глядя на фрески. В зале света поубавилось.

— Фатум, ты понимаешь, что в следующий раз он может вообще отказаться?

— Рада, что ты это наконец-то понял! Надо объяснить ему его суть, его смысл, его необходимость.

— Как только ему станет лучше, я поговорю с ним.

Эон вновь обретал самого себя, наблюдая за правильным и размеренным ходом жизни во Вселенной. Ему нравились правила и порядок в невесомом пространстве. Последнее Таинство Писания что-то изменило, точнее, что-то изменилось во время Таинства. Он так ясно представил себе, какой порядок хотел бы установить, что не сомневался в своем будущем решении.

— Мама! — По темному полу, как по ночному звездному небу, бежала девушка. — Прошу тебя, мама, сделай что-нибудь! Он должен остановиться!

Она бросилась к ногам матери и зарыдала. Глаза были полны мольбы о помощи, а плечи выражали безысходность и неотвратимость.

— Встань, Харт. — Женщина нежно взяла дочь за плечи и подняла. — О ком ты говоришь и что случилось?

— Это Эон, я не знаю, как он это делает…

— Что делает?

— Мама, он губит людей, — Харт посмотрела на мать глазами, полными ужаса.

— Не говори глупостей, — женщина заметно занервничала. Страшные опасения закрались в ее душу. — Он не может воздействовать на людей вне Таинства. Расскажи мне все.

Девушка поначалу сбивчиво, а потом более стройно и подробно рассказала обо всем.

— Позови своего дядю. Срочно! — Фатум стала нервно ходить по залу.

— Что за срочность, сестра? — Рейт размеренно вошел в зал и сел на трон сестры.

— Не знаю как, но он внес изменения, и теперь под угрозой все живое, Рейт, — глаза женщины впервые за многие тысячелетия наполнились слезами.

— Я знал, что его сила растет, но не думал, что он способен вносить изменения. Не сейчас, в конце концов! У нас был впереди один цикл, чтобы убедить его…

— Теперь у нас есть расставленная им цикличность…

— Нет…

— Да. Он отдал себя, но при этом установил рамки: как только человек достигает чего-то или чувствует полное счастье, он обречен. Его время переходит к тому, кто еще не успел ничего испытать. Он так извращенно понял мои слова, что интерпретировал их буквально!

— Как мы этого не заметили?

— Мы бы заметили, если бы внимательно присмотрелись к твоим излишним припискам тьмы, которые он расставил по местам.

— Ты же понимаешь, что нам надо что-то делать?

— Конечно понимаю. Только порядок исправления меня не радует.

— Выбора все равно нет. Сестра, сейчас не время становиться сочувствующей и доброй матерью. Сейчас как никогда ты должна быть сильной.

— Рейт, ты хоть понимаешь, что это может сломать его?

— Или, наоборот, сделает сильнее. Сделает его таким, каким он должен стать ради всего живого: неумолимо идущим вперед. Он не должен зацикливаться, жалеть себя или умолять остановить Таинство. Он должен принимать его, выдерживать и ждать с нетерпением следующего.

— Я тебя не узнаю, брат! Сначала ты задурил ему голову своими бреднями о людях, заставив отвернуться от них, а теперь жаждешь изменений.

— Может быть, хватит заниматься обвинением друг друга? Я не изменил своего мнения о людях. Я все так же считаю, что они недостойны ни Харт, ни Эона. Но я люблю племянников всей своей темной душой и готов принять их суть, какой бы она ни была. Зацикленное время исчерпаемо, а значит, совсем скоро его не останется.

— Я не смогу так поступить с ним, Рейт, — застонала Фатум. — Это самое жестокое, на что может обречь мать своего ребенка.

— Не смотри на своего сына как на маленького ребенка. Он вырос. И он сын своей матери и своего отца…

— Только не надо сейчас об отце!

— Прости. Я лишь хочу сказать, что у тебя нет выбора. Уверен, ты не готова потерять дочь. Скажу больше, если Эон узнает, что стал причиной гибели Харт, то ты потеряешь и сына.

— А если рассказать Эону о последствиях? О Харт?

— Он не сможет изменить ничего сейчас, до полного осознания себя и своей силы. То, что произошло, было его сопротивлением, неосознанным, но сильным.

— Мне надо подумать…

— О чем тут думать? Надо делать.

— Ты предлагаешь мне отправить сына прожить человеческую жизнь. Я не уверена, что он потом сможет оценить все правильно. Он может запутаться.

— Да! Он, возможно, запутается и оценит что-то не так, но ты сможешь в будущем говорить с ним на одном языке. Он увидит не только свою любимую Вселенную. Он может встретить любовь — говорят, она меняет душу.

— Рейт, только у меня будет просьба… Давай напишем ему больше светлого, а не темного…

— Это решать не нам, сестра. Но я обещаю прикрыть глаза на мгновенье. — Брат с любовью обнял сестру, сопереживая, но сочувствуя меньше.

Эон с недоумением смотрел на мать и дядю. Харт по настоянию матери вообще не поднимала на него глаза. По ее словам, мальчик был неглуп, а дочь была как открытая книга в своей сути.

— Дядя, что за новое Таинство? Я не готов, — пытал близких Эон.

— От тебя не потребуется ничего. Ты должен лишь закрыть поток лучей, и все. Ни твоя мама, ни я, находясь в состоянии написания, не сможем этого сделать, как и твоя сестра.

— То есть вам не нужен я? То, что вы будете писать, не нуждается во времени?

— Можно и так сказать…