Наследники Шамаша. Тени и пыль - Alexandra Catherine
— Батюшка, я не думаю, что у него на мой счет имеются порочные мысли…
— Если бы он любил тебя, несчастная, он бы уже просил твоей руки! А я понимаю, он этого не сделал!
— Не сделал, — грустно подтвердила та.
— Я и представить не мог, что доживу до того дня, когда мне придется сомневаться в чистоте собственной дочери! Да еще и такой юной! Дружба с мальчишками подарила тебе возможность вовсе не бояться их и даже потакать их капризам! Ах, будь прокляты эти Вальдеборги! Они предали не только Атариатиса Рианора и Атийского короля триста лет назад, но и меня! Ни один вальдеборгский принц не переступит более порог этого дома, пока в этом доме находятся мои дочери! Ты более не увидишь принца! А королю я всё объясню, как только он вернётся.
— Но батюшка!..
— Ты будешь сидеть дома всю оставшуюся жизнь, пока какой-нибудь несчастный случай не приведёт в наш дом мужчину, который будет способен попросить твоей руки! В то время как твоя благочестивая сестра с моего дозволения будет добиваться всего, чего захочет, пока она будет работать в своей больнице, выезжать на балы и пользоваться другими безобидными развлечениями, тебя будет развлекать только одна сиделка, по совместительству, тюремщица! Если понадобится, я увезу тебя в глушь Керейских гор и приставлю к тебе стражу в несколько десятков бравых воинов, которые не позволят тебе и носа высунуть наружу!.. — герцог Атийский стукнул по столу так, что стол загудел.
Гаральд Алистер перевел дыхание и уже спокойнее проговорил:
— Полагаю, ты уже поняла, что с мечтой о Сильване и учёбе в каком-либо другом государстве ты только что распрощалась навсегда.
Только сейчас ужас пронзил Ишмерай и слезами горя брызнул из глаз девушки. Трясясь, она прошептала:
— Батюшка, ты не можешь быть так жесток!
— Ты ещё смеешь говорить мне, что я могу, а что нет, мерзавка?!
— Гаральд, прошу тебя! — предостерегающе повысила голос Акме, помрачнев.
— С тобой, Акме, я поговорю потом! — резко бросил он.
Герцогиня благоразумно промолчала, но наградила мужа до того надменным взглядом, что герцог предпочел с ним не встречаться.
— Мне осталось доучиться полгода! — голос Ишмерай треснул и сорвался в отчаянный крик. — Всего полгода! Матушка, я прошу тебя!
— Не смей потакать ей, Акме! — рявкнул герцог, после чего герцогиня наградила его не просто взглядом, но и резким возгласом:
— На этот раз моя дочь говорит со мной, Ваша Светлость. Потрудитесь унять свой тон, — Акме перевела строгий взгляд на дочь. — Ишмерай, оказывается, ты солгала мне.
— Неправда, матушка! Я чиста перед Богом, перед всеми святыми и перед тобой. Я просто не понимаю, как один единственный поцелуй влюбленного может опорочить меня!
— Сейчас это поцелуй, а потом, быть может, и… — герцог запнулся, не в силах продолжить. — Дочь Атийского герцога ублажает карнеоласского принца! Таких слухов ты хочешь о нашей семье?!
Ишмерай, по началу томившаяся от отчаяния, почувствовала, как волны гнева захлестывают и одурманивают её. Она покраснела, после зло усмехнулась и воскликнула:
— Ах, вот оно что, дорогой батюшка! Вы печетесь о чести своего герцогства, только и всего! Вы печетесь о том, что о вас будут говорить в Карнеоласе!
— Да как ты смеешь? — прошипел он, и герцогиня резко поднялась, испугавшись, что герцог, никогда не поднявший на любимую дочь руки, сейчас кинется на неё. — Вот чем ты стала! Как я разбаловал тебя своим потаканием!
— Батюшка, вы отнимаете у меня мою мечту! — воскликнула Ишмерай, хладнокровная ярость которой высушила все её слезы.
— Благодари за это вашу с принцем порочность! — с отвращением выдавил герцог Атийский, с болью глядя на свою дочь. — Почему я не смог вырастить тебя такой, как вырастил Атанаис?!
— Это несправедливо, батюшка, — прошептала Ишмерай, дрогнув и прослезившись.
Она всегда понимала, что её поведение далеко от идеала, который создала Атанаис, и, безоглядно любя своих родителей, Ишмерай часто сокрушалась по этому поводу, но сейчас это напоминание оказалось наиболее болезненным.
— Что же ты за проклятие, Ишмерай? — громыхнул герцог. — Не заставляй меня отрекаться от тебя!
— Гаральд! — выдохнула Акме.
Ишмерай поглядела на отца. И столько боли было в этих огромных изумрудных глазах, что герцог смутился, но остался непреклонен.
Девушка угрожающе выпрямилась, гордо вздёрнула голову и проговорила неожиданно низким и надменным голосом:
— Это всё, что вы желали мне сообщить, Ваша Светлость?
Гаральд Алистер горестно взглянул на неё, но холод и спесь дочери разозлили его еще сильнее, и он рыкнул:
— Уйди с глаз долой.
Тогда Ишмерай, не проронив ни слезы, все еще находясь в каком-то тумане своей ярости и обиды, изобразила глубокий реверанс, сделала несколько шагов назад, не поворачиваясь к отцу спиной, вышла из кабинета и с нарочитой осторожностью закрыла за собой дверь. Она увидела дядю Лорена, принцессу, Рецию, Сагрию, бледного Акила и расстроенного Марцелла, которые явно слышали все. Атанаис же стояла с прижатой к губам ладонью и тихо роняла слезы.
— Барышня… — растерянно прошептал Марцелл.
— Я тебе больше не барышня… — рыкнула девушка. — Герцогу было угодно отречься от меня.
Сестре своей она не сказала ни слова и лишь прошествовала мимо неё.
У лестницы её догнал Гаспар и жалобно затараторил:
— Ишмерай, я не думал, что это так разозлит отца!
Ишмерай поглядела мальчику прямо в глаза и ядовито прошептала:
— Как хитро и легко ты предал меня!
— Сестрица, прости меня! — простонал Гаспар, и в глазах его сверкнули слёзы.
— Ты никогда не считал меня своей сестрой, — процедила она и выдохнула: — Зачем теперь называешь меня так?
Мальчик потрясенно всхлипнул, а Ишмерай уже приняла решение.
— Это слишком, Гаральд, — резко проговорила Акме, оставшись с мужем наедине.
— Иди и позволь девчонке делать всё, что её душе будет угодно, — вздохнул Гаральд, в изнеможении откинувшись в кресле.
— Позволь напомнить тебе, что ты подарил мне множество поцелуев еще тогда, когда о свадьбе не было и речи.
— Вспомни, в какое
