Элли Маккей - Горец в её постели
Йен прочистил горло:
– Послушайте, мы не посадили бы вас на породистого коня, даже если бы вы очень захотели. Лошади Рэйвенскрэйга очень горячи. Даже кобылы легковозбудимы. Эти конюшни были гордостью Макдугаллов в течение многих столетий. У нас самые лучшие англо-норманны, которых вы где-либо сможете найти.
– Англо-норманны? – у Мары скрутило живот. – Звучит несколько архаично.
Малколм улыбнулся.
– Ох, он имеет в виду, что их корни происходят от норманнской лошади, которую в средневековье высоко ценили как боевую, – объяснил он. – В этих краях они были редкостью, но говорят, один из ваших предков, Колин Макдугалл, привел первую в начале четырнадцатого столетия. Легенда утверждает, что он добыл этого коня в схватке с другим рыцарем.
Мара сглотнула, чувствуя, как в животе закручивается холодный твердый узел.
– Мердок говорил что-то о колонии тюленей, – выпалила она, меняя тему. – Я хотела бы поехать и посмотреть.
Брови Малколма взлетели вверх.
– Ох, нет, это еще хуже. Вам нельзя ехать туда, – заявил он, картавя еще сильнее. – Слишком далеко и на утесах опасно. Кроме того, что если этот хедбангер все еще там?
– Хедбангер? – Мара решила купить шотландский словарь. – И что это значит?
– Сумасшедший человек, – перевел Йен. – Которого вы не хотели бы повстречать в таком отдаленном месте, как колония тюленей. Прошу прощения, мисс, но всему Обану известно, что вчера вечером вас изводил какой-то ненормальный, и что он сбежал.
Мара бросила взгляд на Малколма, но тот только пожал плечами.
– Слухи разносятся быстро. – Он тряхнул головой, обращая все в шутку. – Но вы не волнуйтесь. Кем бы он ни был, сейчас его здесь нет. Мы искали всю ночь и не обнаружили ни следа.
Мара улыбнулась. Она их подловила.
– Тогда нет причины, по которой я не могу выехать, не так ли?
Йен опустил взгляд и пошаркал обрызганными навозом ногами.
Малколм сдвинул брови.
– Вы, конечно, не передумаете?
– Нет, – уперлась Мара. – Я настроена хорошо прокатиться и хочу резвую лошадь. – Когда ни один из них не двинулся с места, она добавила:
– Вы не должны волноваться о том, что я неопытна. Я уже ездила на лошадях.
Она надеялась, они не догадаются, что это был арендованный пони, бегавший вверх и вниз по Керн Авеню, и что это был ее пятый день рождения.
– Ради Креста, Алекс, сколько еще ты собираешься позволять девушке страдать? – Хардвик де Стадли стоял на краю морского утеса, его огромный плащ хлопал на ветру. – Ты заливал мне о своей чести, а сам не делаешь ничего, чтобы помочь беспомощной девице.
– Оставь это, предупреждаю тебя, – потребовал Алекс, пристально глядя на сине-голубые волны устья. – Твои стрелы не попадают в цель.
Хардвик вздохнул.
– Любой дурак поймет, что она не может управлять лошадью.
Алекс скользнул взглядом по разбросанным по воде островам и посмотрел на друга.
– Ты всегда видишь шлюху в каждой женщине, проходящей мимо. И мы оба знаем, какую именно помощь ты стремишься предложить им, – произнес он, пытаясь игнорировать это торчащее несчастье другого. Некий физический недостаток мужлана, преследующего женщин, который совсем не прикрывался хлопающим на ветру плащом.
Алекс содрогнулся, его недовольство немного поутихло.
– Та чертовка с огненными волосами вовсе не беспомощна. Я никогда не встречал более смелой девицы, – объявил он, складывая на груди руки. – Она сама отвечает за себя. Она та, кто велел тем двум распустившим сопли юнцам оседлать резвую лошадь.
Хардвик присвистнул.
– А! Я понял, – с насмешкой сказал он. – Ты ревнуешь!
– Щенки, они оба, – отрекся Алекс.
– О, что и говорить, – согласился Хардвик, явно наслаждаясь. – Один, с рыжими волосами, такой же высокий, как ты. А другого точно не будет мотать ветром, как тростник.
– Из-за женщин у тебя протухли мозги.
– Нет, из-за них мой ум стал острее, – Хардвик наклонил голову вбок, награждая Алекса испытывающим взглядом. – Те двое щенков, как ты их назвал, причина того, что ты позволяешь девушке сидеть там почти час, пока ее кобыла набивает брюхо клевером.
– Ты плохо знаешь меня, если думаешь, что меня вообще волнуют молокососы-конюшие, пялящиеся на какую-то Макдугалл. – Алекс выдохнул, надеясь, что его пылающее лицо не означает смущение. – Для меня совсем не имеет значения, скольким зеленым юнцам она позволяет вилять перед ней хвостом. И меньше всего, сколько времени ей потребуется, чтобы приобрести навыки верховой езды.
И он не собирался приглядывать за ней снова.
Святые праведники, она сидела на своем коняге так, словно была сарацинской блудницей, ее стройные ноги раскинулись в бесстыдном приглашении, а большие груди покачивались каждый раз, когда ее глупый конь соизволял двигаться.
Не обращая на нее внимания, Алекс, сощурившись, смотрел на ее лошадь.
– Меня больше интересует кобыла, – заявил он, изучая линии животного. – Разве ты не видишь сходства с Язычником?
– И что, если вижу? – пожал плечами Хардвик. – Деяние, за которое ты стремишься отомстить, давным-давно забыто. Какое значение имеет то, что Макдугаллы хорошо распорядились семенем Язычника?
Он замолк, поправляя плащ:
– Когда рядом такой соблазнительный сосуд, меня больше интересует мое семя.
– Ты хуже, чем олень во время гона.
Хардвик усмехнулся:
– Я только говорю правду, мой друг.
Алекс хмыкнул.
Его друг насмешливо поклонился.
– Посмотри на девушку как следует и скажи, что она не возбуждает тебя. Или злоба иссушила твою мужественность?
На челюсти Алекса дернулся мускул.
– Я должен вызвать тебя за это, – ответил он с испепеляющим взглядом. – Радуйся, что я добродушный человек.
– Какая глупость – все равно ни один из нас не смог бы выиграть, – засмеялся Хардвик. – Мы преуспели бы только в членовредительстве. Подумай, какая потеря была бы для прекрасного пола, лишись я определенной части моего тела.
Схватив Алекса за руку, он заговорщически подмигнул ему.
– Ты хочешь, чтобы это было на твоей совести? Во имя истины, если бы ты не был связан своим обязательством, ты тоже нашел бы своему копью хорошее применение,– торжественно заявил он. – Вон та конфетка готова, чтобы ее пощипали.
Алекс рывком освободился.
– Она готова для большего, чем это, – произнес он в ответ, стараясь сдерживать тон голоса, чтобы не раскрыть того, что он думает на самом деле.
Он снова повернулся к морю, и в его памяти пронеслись все те способы, которыми он испробовал ее спелость, и эти воспоминания сделали его твердым. Настолько возбужденным, что Хардвик о таком мог только мечтать.
