Продавец крови - Мария Устинова
В центре стоял длинный стол, у противоположной стены гудели длинные холодильники. На приборных панелях мигали зеленые огоньки. Сколько же здесь крови?
Стены и пол отделаны светлым голубоватым кафелем, но под самым потолком я увидела два прямоугольника, замазанные цементом. Они выглядели свежими. Я вспомнила поездку Феликса по магазинам, должно быть, цемент он купил, чтобы заложить окна.
— Это зачем? — кивнула я на стену.
— Чтобы свет не мешал днем.
Лоб Феликса покрылся испариной, а взгляд стал лихорадочным, как у тяжело больного человека. Первые признаки, что эффект заканчивается.
Если я не собираюсь драться за свою шею, надо сваливать. Наблюдать его отходняк я не хочу даже с пистолетом в руках.
— Покажи, что в холодильниках.
Феликс начал юлить.
— Я бы хотел уберечь содержимое от перепадов температуры…
— Давай уже, — кивнула я.
Вампир вздохнул, но все же открыл замки и откинул крышку. На меня дохнуло холодом. Внутри оказалось несколько пластиковых баллонов и ряды пробирок, обернутых пленкой. Такие я купила вчера.
Я заглянула в каждый холодильник, потом заставила открыть шкафы. Ничего компрометирующего не нашлось, не считая пары пакетов с порошками и ящика флаконов. Я повернула один этикеткой к себе — «Гепарин».
Феликс стоял у стены, сложив на груди руки, и кровожадно смотрел на меня. Правая кисть чуть заметно дрожала. Кровь из виска загустела, безобразной кляксой облепив одну сторону лица.
Пора валить.
— Пока я тебя не трогаю. Но если мне что-нибудь не понравится, я вернусь, — предупредила я.
— Еще встретимся, — пообещал он, когда я уходила.
Кажется, сегодня я нажила себе нового врага. Я знаю вампиров: прощение не их сильная сторона.
Глава 27
Уже рассвело, когда я подъехала к дому.
Тело ныло, двигаться было больно — на адреналине я этого не замечала. Особенно сильно досталось ребрам, я настороженно пошевелила боками и слева тут же разгорелась боль. Стены у Феликса жесткие. Перелома вроде нет, и ладно. Хорошо хоть лицо в этот раз целое.
Дома я сняла кобуру и пошла на кухню. Сначала планировала выпить кофе, но спать хотелось так, что слипались глаза. Единственный способ справится с этой размазанностью — хорошо выспаться.
Я приняла душ и села к столу с чашкой чая. Сначала просто смотрела в окно, ощущая странную внутреннюю пустоту, потом заставила себя проверить входящие. Надо позвонить Владу, как-то неудобно вышло… Мы же собирались увидеться.
Вечером и позвоню, заодно встретимся.
Я отложила телефон и обхватила ладонями теплую чашку. Лучше пойти поспать, но вместо этого я смотрела, как в чае плавают чаинки, и слушала гудящие трубы. Наверное, воду отключат. По углам скопилась пыль, на столе засох давно разлитый кофе. Эмиль ненавидел грязь, но в моем доме все кувырком, хоть с Эмилем, хоть без.
Не похоже, что Феликс убийца и от этого было легче. Не хочу, чтобы оказалось, что бывший покрывает такое. Иначе я бы чувствовала себя виноватой — за то, что помогла ему прийти во власть.
Нет, куда бы ни пропали охотники, Феликс вряд ли к этому имеет отношение. Но за его душой хватает других грешков, уверена. Вампир непростой. И Эмиль солгал, что в городе нет новых приезжих.
Он прячется и самое неприятное — ничуть не удивился, когда меня увидел. Когда к вам среди ночи врываются вооруженные люди, сначала будет изумление, и только потом страх. Феликс отреагировал так, словно привык к нападениям. Он сразу начал драться.
Я не доверяю тем, кто сначала стреляет в лоб, а потом спрашивает кто ты. И, конечно же, Алена меня обманула: он спит с целым арсеналом.
Внезапно у меня задрожали руки. Я по себе знаю, каково это — когда к тебе врываются, а ты к этому не готова. В горле появился ком. Три года я прекрасно жила без этих воспоминаний, но сегодня, увидев, как окровавленный Феликс стоит на коленях, сложив руки за головой, меня проняло.
Когда долго стоишь в такой позе, все тело начинает болеть. От слабости дрожат руки и ноги, в колени словно вбили гвозди, ноет спина, сводит шею и плечи. Тебя трясет и хочется сдохнуть. Не помню, сколько простояла я. Может быть, несколько часов, может быть, полночи. Не знаю. А если опустишь руки или попытаешься сесть — тебя ударят. Мне сильно в ту ночь разбили лицо.
Не пытали, нет. От меня им ничего не было нужно. Допросили и ждали, что решат — отпустить или грохнуть.
Я сама сказала им, что охотница. Эмиль тогда этого не знал.
Я ковыряла ногтем пятно кофе на столе — чем-то оно напоминало жирафа, и думала, какой была бы моя жизнь, если бы не та ночь. Я бы не вышла замуж за Эмиля, и сейчас была бы где-то в другом месте. С кем-то другим.
В то время Эмиль не представлял из себя ничего особенного. В местной иерархии он болтался где-то чуть ниже середины списка. Зато он умел заговорить зубы кому угодно: мы выжили в отличие от многих других в ту ночь. Но мне пришлось выйти за него замуж.
Вот такой же ранней весной.
Горло сжал спазм, и я обхватила шею, пытаясь от него избавиться. Локти упирались в стол, я наклонилась и увидела отражение своих глаз в металлической окантовке столешницы.
Первые две недели я пряталась в комнате, которая постепенно стала моей. Он тоже не показывался на глаза: рассказал всем, что попал в аварию. Его коллеги очень удивились, когда узнали про меня — и Эмиль поведал о любви с первого взгляда. Непринужденно и легко. Он превосходный лжец. Три года во лжи.
Я помню наш первый скандал, первую драку, когда он отвесил мне пощечину, а я вцепилась ногтями ему в лицо. Потом поняла, что это надолго и сделала вид, что смирилась. Мы так старательно избегали друг друга, что иногда не видели друг друга неделями, хотя жили в одной квартире. Конечно, у него были любовницы. Много. Мне же не полагалось свободы, а только изображать счастливую жену.
Тот, кто сделал это со мной, получил двадцать пуль сорок пятого калибра.
Неправда, что общая беда сближает, она перемалывает все. Когда живешь в кошмаре каждый день, он перестает таким казаться — к нему привыкаешь. А если смотреть со стороны… Сожаления о том, что не изменить убивают, как медленный яд.
Я раздраженно встала, чуть не перевернув чашку и пошла в комнату.
Феликса
