Ключ от этой двери (СИ) - Иолич Ася

– Если бы ты пришёл ко мне таким, даже твой запах, который лишает меня рассудка, не помог бы, Конда, – покачала головой Аяна.

– Да. Я пытался измениться и стать правильным. Иногда мне даже казалось, что получается изображать из себя того, кем меня ожидают увидеть. Меня упрекали, а потом я увидел тебя, и в тебе было всё, что порицали во мне, называя порочным. Но ты не была порочной. Ты была как вода, прозрачная и чистая, и на твоём лице был такой восторг при виде той сине-зелёной седы! Такой был у меня в душе, когда я впервые приехал в Нанкэ, ещё не навигатором, а юнгой, будущим помощником казначея. Я зашёл на склад тканей, и увидел там... мир красок и цвета. Лаудет, который был тогда казначеем на "Фидиндо", нахмурился и сказал, что я не о том думаю. Мне говорили, что я должен разбирать смысл древней арнайской поэзии, представляешь? Я сидел и выписывал из этих туманных зыбких картин, дрожащих над страницами, точные значения устойчивых фраз... И тут я вдруг вижу тебя, воплощение чистоты, будто вытканное из тумана, что встаёт над морем. Но ты не боишься и не стыдишься того, что страстно желаешь меня, не называешь моё желание порочным, мои мысли – неправильными. Ездишь без седла, будто слившись со своим громадным серым конём, как древнее существо из сказаний, и без сомнений приходишь на мой зов, оставляя кровь на снегу, прямо говоришь о том, чего боишься, и просто чувствуешь, не рассуждая, а ещё дерзишь и командуешь, и дразнишь, дразнишь...

– Я делала это не нарочно, – прошептала Аяна. – Я как-то пыталась делать это нарочно, но ты не отвечал.

– Если бы ты знала, чего мне это стоило, – усмехнулся Конда. – Ох, если бы ты знала!

– Можешь отомстить мне за те мучения, не сдерживаясь. Теперь я рядом. Я достаточно близко?

– Нет.

Пламя светильника тихонько колебалось под стеклянным колпаком, пытаясь лизнуть закопчённое отверстие в его куполе, и создавало сферу света, границы которой были неразличимо рассеяны, поглощены сумраком маленькой комнаты на втором этаже домика на улице Венеалме, а низ этой сферы расплескался пятном жёлто-оранжевого жидкого жгучего огня на небольшом столе. Тишина за окном изредка нарушалась криками какой-то ночной птицы, да ещё сверчок под крышей перекликался иногда с тем, что отзывался ему от очага, и пальцы Конды были чуткими, как на грифе кемандже, а в глазах плескалась звёздная тьма, там, прямо за отражением огня.

– Конда, я хотела поговорить с тобой об Айлери.

– Я знал, что этот момент наступит. Я видел, что он наступил, по твоему лицу, до того, как ты сказала.

– Да. Мы вчера гуляли по парку, смеялись и веселились, и я вспоминала её... как она сидит в комнатах целыми днями. А ещё она боится тебя.

– Меня многие теперь боятся. Я немало натворил тут.

– Она боится, что ты снова придёшь, или что её опять приведут к тебе. Она спрашивала, что ей нужно сделать, чтобы зачать дитя, и чтобы ты больше не приходил.

– Мне сейчас невыносимо больно это слышать. Я очень виноват перед ней. Айи, я не запрещаю ей выходить. Если быть честным, всё наше общение свелось к тому, что я орал на неё и пугал. Это Орман ждёт... подтверждения брака, понимаешь? Он пытается жить в полном соответствии с традициями и обычаями.

– Почему он живёт в доме Пулата?

– Они кровники... Они клялись в верности друг другу, когда Орман женился на Анеит. Пока Пулата нет, а я был... в том состоянии, он остался следить за делами.

– Ты можешь что-нибудь сделать, чтобы ей хотя бы разрешили выходить в парк или сад? Мы с Гели отсылали ей просьбу о визите, потому что её капойо – подруга Гели, но ответа не пришло.

– Просто все заняты мной и тем, что я натворил. Наверное, из-за этого. Да, я разберусь.

– Мне кажется, тебе надо извиниться перед ней. И сказать, что ты не будешь больше пугать её. Иначе, если всё будет так, как ты сказал, она целый год ещё проведёт в этом страхе.

– Я знаю, – сказал Конда, закрывая глаза и утыкаясь в волосы Аяны носом. – Боюсь напугать её ещё больше своим приходом. Мне нужно собраться с духом и сделать это.

– А ещё нам с тобой надо быть осторожнее. Я очень хочу посмотреть в глаза лекарю, который объявил тебя бесплодным.

– Ох. Он, скорее всего, уже топчет траву лейпона, – сказал Конда. – Он был очень старым.

– Я уже отчаялась понять, почему тут у вас считают старыми кого попало, – вздохнула Аяна, положив большой палец на уголок губ Конды. – Почему ты говоришь, что ты находишься на середине жизни? Ты всего на десять лет старше меня.

– Когда я уже бегал и искал ключ от знаний, тебя ещё даже на свете не было.

– Да. Я родилась почти на целый год позже. Это не значит, что ты старый. Сколько лет было тому лекарю?

– Он был седой.

– Кто бы говорил, – укоризненно улыбнулась Аяна, гладя его виски.

– Это другое. Это оттого, что меня разлучили с моей душой и моим сердцем, которое я отыскал на другом краю света, принеся в жертву болезни и шторму своих товарищей на этом тернистом пути. Ты видела, во что я превратился. В грязного, нечёсаного безумца, который всё портил и женился по пьяни. Тот гватре был как Пулат сейчас, а Пулату больше шестидесяти.

– Тогда я посмотрю ему в глаза, когда сойду в лейпон.

– Ты не сойдёшь в лейпон, любовь моя. Мы пойдём вместе, куда угодно, куда ты решишь. Просто я сделаю это чуть раньше.

– Я пойду за тобой, куда бы ты ни попал, и верну обратно, чтобы ты не скучал там в ожидании меня. Неважно, что это будет, долина духов, оуран, лейпон, ваш, кутарский или чей-либо ещё.

Конда рассмеялся.

– У нас есть древнее сказание о юноше, который пытался вернуть душу любимой из лейпона. Она попала туда за то, что пошла против воли родителей и из-за того, что убила себя, когда их разлучили. "Из тьмы, где жизни нет, вернуться я посмел, нарушив дважды закон, что нам назначила судьба. Биенье сердца не уняв, сошёл туда, куда лишь мёртвому дорога предначертана: уйти, не возвращаясь. Вернулся к свету я, ведя с собою ту, что рано потерял. Но с каждым шагом всё гаснет призрачный, бесплотный дух её..."

– И всё же он её вернул?

– Давай не будем о печальном. Я не хочу расстраивать тебя. И ещё одно. Я отправил письмо.

– Какое?

– Я пересилил себя. Написал Эрланту. Помнишь, я пару дней назад пришёл через окно и был...

– Да. Немного решительнее и настойчивее, чем обычно.

– Я не напугал тебя?

– Нет. Мне понравилось.

– Я перед этим отправил письмо ему в Адакер. В нём я прямо спросил его о судьбе Лойки, и рассчитываю на то, что он ответит.

– Почему он может не ответить? – нахмурилась Аяна.

– Он клялся в верности Пулату, а не мне. Клялся заботиться об интересах рода Пай вперёд своих. Он может не рассказать ничего, если сочтёт, что эти сведения как-то противоречат его клятве.

– Ты не обидишься, если я скажу, что мне уже поперёк горла эти ваши клятвы? – спросила Аяна, умоляюще сводя брови.

– Как видишь, не все им остаются верны. Для некоторых клятвы, принесённые отцами, первостепеннее личных.

Аяна внимательно смотрела на его лицо, ставшее вдруг жёстким, резким и очень серьёзным.

– Я видела тебя таким, – сказала она, разглаживая большими пальцами его брови. – Я видела тебя таким за день до отъезда, и это очень сильно напугало меня тогда. Это второй раз, когда я вижу тебя таким.

– Я пугаю тебя?

– Нет. Теперь – нет. Я знаю, что ты подумал о чём-то, что тревожит тебя, но то, как ты резко изменился только что, не пугает. Это влечёт меня, как и тьма, которая есть в твоих глазах. Конда, меня будто уносит за твои зрачки. Я не могу сопротивляться.

– Так не сопротивляйся.

21. Искать не только под фонарём

Утро было пасмурным, но светлым, тонкий слой облаков рассеивал солнечные лучи, и Аяна долго лежала под простынёй, свернувшись рядом с Кондой, рассматривая линии на его ладонях и узоры на подушечках пальцев, пытаясь не подпустить к себе мысли об утре и о повседневных делах. Мысль о Кимате всё равно не давала ей лежать спокойно. Она тихонько встала, накинула рубашку и заглянула за перегородку, которую Конда так и не успел показать ей вечером. Эта новая отгороженная маленькая комната с окошком, выходившим во дворик, была довольно светлой и чистой, но совсем пустой. Аяна прикинула, в каком углу лучше поставить кроватку, и выглянула в небольшой двор с сарайчиком, окружённый с трёх сторон заборами. Дворик соседствовал с другими, такими же небольшими и неприметными, а окна дома напротив любопытно заглядывали в маленькое окошко будущей детской.