Рейчел Уорд - Числа. Хаос

— Господи, пожалуйста, не надо так!

Ее число пронзает мне мозг, как пуля.

112027.

Сара

— Какого черта ты тут делаешь? Отойди от нее!

Он здесь, в моей комнате, стоит на коленях рядом с постелькой Мии. Значит, это он за ней приходил! А все эти истории про бедного маленького мальчика фигня! Он знал, что Мия здесь, и хотел до нее добраться!

Он оборачивается через плечо. Вид у него виноватый. Попался на месте преступления. И я вижу его лицо, ее лицо и понимаю: сон сбудется.

— Она плакала. Я пришел, думал, может, я…

— Отойди от нее!

Проталкиваюсь мимо него, пихаю его плечом, подхватываю Мию на руки. Уношу ее подальше, к дальней стене, и начинаю укачивать, чтобы успокоить, только поди успокой кого-нибудь, когда внутри все так и бурлит от злости.

— Какого дьявола ты сюда приперся? Надо было меня разбудить!

Разбудил бы он меня, как же! Он хотел найти Мию, а я как раз отрубилась, а ему только этого и было надо!

— Я не знал, что делать. Ты такая усталая…

— Еще бы я не была усталая, блин! Устанешь тут, когда год не дают поспать по-человечески! Отвали, а? Пошел вон!

Он поднимает руки, пятится к стене.

— Ладно, ладно. Я уйду. Прости. Что с ней?

— Ничего. Дети плачут. Наверное, хочет есть.

Он стоит как пень.

— Я сказала — уйди! Уйди, Адам! — говорю я твердо. Он не трогается с места. — Проваливай!

Это его пронимает. Топает к двери, бормочет:

— О'кей. Но потом-то прийти можно будет?

— Нельзя. Не приходи больше.

— Сара, пожалуйста!

Нет, эти щенячьи глаза меня уже не обманут.

— Ты чего, глухой? — ору я на него. — Я не хочу тебя больше видеть, отморозок! Не приходи! Сунешься — всю рожу разобью!

Тут он уходит, с топотом бежит вниз по лестнице. Слышу, как хлопает дверь кухни, потом калитка. Сажусь на постель и поднимаю футболку.

— Ну все, Мия, — говорю. — Тише, тише. Голодная? — Конечно. Несколько секунд яростно мотает головой — ищет сосок, — потом присасывается. — Он ушел, Мия, — говорю я. — Этот плохой дядя ушел. Я не дам тебя ему в обиду.

А потом я сижу и думаю над тем, что он сказал. Вся эта история — про числа, — я решила, будто он говорит правду. Как-то все сходилось, к школе, когда я увидела его с записной книжкой, он записывал числа, в этом я уверена, вот как бывают же люди, у которых хобби — записывать номера машин или поездов. Если он их видит, значит, живет в таком же кошмаре, что и я, есть за что его пожалеть, придурка. А лицо у него… через какие муки он прошел?

Мотаю головой. Нельзя мне о нем думать. Хватит уже. И так я сбежала из дому, родила Мию, стала жить своей жизнью, какой ни на есть. Мне нельзя больше никого в нее пускать, никого и ничего. Мое дело — мы с Мией. Да, похоже, Адам прав. Надо убираться отсюда, прямо сейчас. Я увезу Мию из Лондона, от опасности, от Адама. Увезу туда, где он нас никогда не найдет.

Адам

Надо же быть таким идиотом. Та картина в туннеле — я даже не думал о том, что это за ребенок. Только о себе и думал, будто никого больше на свете нет. Кретин! Эта малышка — ее дочка, за нее она и боится!

Ее дочка.

А я и не знал, выходит, в школе она была уже беременная, но я ничего не заметил. Меня загипнотизировали ее лицо, ее глаза, ее число.

Бегу по улицам, а дождь так и идет. Ноги шлепают по мокрой мостовой, и в голове в том же ритме стучит: «Са-ри-на дочка. Са-ри-на дочка».

Я-то думал, мне трудно, ведь приходится таскать на себе груз тысяч смертей. А ей каково: Новый год на носу, а ей каждую ночь снится собственный ребенок в огне? Я уже все решил насчет чисел и как их изменить, но сейчас решение стало в десять раз тверже. Не допущу, чтобы Сарин сон сбылся. Вдребезги расшибусь, лишь бы его отменить.

— Ну и вид у тебя, будто утопленник. Нашел? — Бабуля слезает с насеста и ждет у двери, когда я появляюсь на пороге.

— Нашел, и ее тоже нашел.

— Кого?

— Ту девочку, которая расписала стену. Это Сара, из школы, я ее потом в больнице встретил.

— И что она?

— Ей снятся страшные сны, а в них я.

Любой другой сделал бы каменное лицо, ну или нахмурился хотя бы, спросил, что за дурь я несу. Но бабуля — другое дело. Она все понимает с полуслова.

— Картина. Это ее страшный сон, ее видение. Она ясновидящая, Адам. У нее шестое чувство.

— Еще у нее ребенок.

— Ребенок?

— Я видел его. Ее. И она тоже «двадцать седьмая», баб. Погибнет вместе со всеми!

Не хотел я это выдавать. Просто бабуля — она такая, она как примется слушать, слова сами выскакивают. И все. Проболтался.

Бабуля так и таращится.

— Ребенок погибнет? Какой ужас… а ты там, с ней. На картине. Господи, Адам! Ты же понимаешь, что это значит, да?

Мотаю головой. Ноги будто ватные, чудо, что я до сих пор стою.

— Это значит, что тебе больше никогда нельзя с ними встречаться. Я должна увезти тебя отсюда, из Лондона, как ты и говорил. Тебе нельзя здесь быть, когда все произойдет. Даже близко!

— Она тоже так говорит.

— Девушка? Сара?

— Да, велела мне проваливать. И не возвращаться.

— Это тоже она?

Бабуля трогает мне макушку. Когда она убирает руку, кончики желтых от табака пальцев в крови.

— Она, только это было раньше. Когда она меня только увидела, до того как мы поговорили. Камнем в меня запустила.

— Славная у тебя подружка. С перчиком.

— Хватит, баб! Ты ее не знаешь!

Она хмыкает:

— Не уверена, что рвусь познакомиться.

— Теперь-то уж не познакомишься! Вы обе правы. Мне надо держаться от нее подальше и от ее дочки тоже. Если я к ней не сунусь, сон не сбудется, так ведь?

Бабуля усаживает меня за кухонный стол, притаскивает пузырек с дезинфицирующим геном и промокает мне голову ваткой.

— Баб, — говорю, — Нельсон не заходил?

— Нет. А должен был?

— Просто я тут подумал, что ты дело говорила, ну тогда, при нем. Нам надо предупредить всех. Отменить всю эту хрень.

Бабуля замирает с ваткой в руках и пялится на меня.

— Ты серьезно? — спрашивает.

— Ну да. Это же не шутки. Все решат, будто я псих ненормальный, ну и плевать. Зато дадим всем шанс унести ноги. А потом сами уедем. Мы с тобой, баб, уедем из Лондона. Договорились?

— Договорились. Попытка не пытка, а потом соберем манатки да и свалим. Мне когда-то нравилось в Норфолке, пока его Северным морем не затопило. Подыщем себе что-нибудь гористое. Чтобы торчало надо всей кровавой кашей. Сядем на вершине, откроем по баночке пивка и поглядим, что будет. Да?

Мы с бабулей на пригорке наблюдаем конец света.

— Можешь и сигаретку напоследок выкурить, я тебе не запрещаю.