Лиза Смит - Дневники вампира: Возвращение. Тьма наступает
Но еще крепче был камень, который снова окружил его душу. Он восстановился с поразительной быстротой – и вдобавок нарастил дополнительный слой. Так слой за слоем растет защита жемчужины, только этот камень окружал нечто гораздо менее красивое.
Лица не дрогнули, когда Дамон попытался выбраться из маленькой комнаты, переполненной людьми. Кто-то что-то говорил, Мередит обращалась к Бонни, Мудд – нет, Мэтт – изливал поток чистой ядовитой ненависти… но слов Дамон не мог расслышать. Слишком сильным был запах крови. У каждого были свои маленькие раны. Их индивидуальные запахи – запахи отдельных особей в стаде – обступили его. У него кружилась голова. Ему надо было выбираться отсюда, а не то он схватит ближайший же сосуд и опустошит его досуха. Сейчас ему было не просто не по себе; ему стало жарко и… очень сильно хотелось пить.
Очень, очень хотелось пить. Он слишком долго занимался работой и ничего не ел, и вот теперь его окружала добыча. Она окружала его. Что же мешает ему схватить кого-нибудь из них? Неужели кто-нибудь хватится, если их станет на одного меньше?
А потом перед ним возникло существо, которое он не видел до этого и которое не хотел видеть. Если бы он стал свидетелем того, как прекрасные черты Елены искажаются той же гримасой ненависти, которая приросла ко всем остальным лицам, это было бы… безвкусицей, подумал он. К нему стала возвращаться его прежняя бесстрастность.
Но не посмотреть было невозможно. Когда Дамон выходил из ванной, Елена оказалась прямо перед ним, она висела в воздухе, словно огромная бабочка. И его глаза сосредоточились именно на том, чего он не хотел видеть, – на выражении ее лица.
Нет, оно было не таким, как у остальных. Оно выражало тревогу и беспокойство. На нем не было даже намека на брезгливость или ненависть, написанные на остальных лицах.
Она даже заговорила, заговорила своей странной речью-мыслью, которая не была похожа на телепатию, но позволяла общаться на двух уровнях одновременно.
– Да-мон.
Расскажи про этих малахов. Пожалуйста.
Дамон молча приподнял бровь. Рассказывать кучке человеческих существ о себе? Это она так пошутила?
Кроме того, малахи-то ничего и не сделали. Они отвлекли его на несколько минут, только и всего. Какой смысл обвинять малахов, если они всего-навсего на короткое время развернули его собственные взгляды? Он задумался, представляет ли Елена хоть чуть-чуть, о чем он мечтал тогда в ночи.
– Да-мон.
Я вижу. Я вижу все. И все равно, пожалуйста…
Ну ладно, может быть, духи привыкли видеть грязное белье всех окружающих. На эту мысль Елена никак не отозвалась, и он остался в темноте.
В темноте. Он к ней привык, он пришел из нее. Тут их дороги расходятся: люди идут в свои теплые сухие домики, он идет к деревьям в лесу. Елена, естественно, остается со Стефаном.
Естественно.
– В сложившихся обстоятельствах не стану говорить «о ревуар», – сказал Дамон, сверкнув своей ослепительной улыбкой на Елену, которая в ответ мрачно посмотрела на него. – Скажем «прощайте», да и покончим на этом.
Никто не ответил.
– Да-мон. – Елена плакала.
Пожалуйста. Пожалуйста.
Дамон направился с темноту.
Пожалуйста…
Потирая шею, он продолжал идти.
13
Тем же вечером, намного позже, Елена не могла уснуть. Не хотела быть окруженной в Высокой комнате, объяснила она. Втайне Стефан боялся, что она хочет отправиться на поиски малахов, напавших на машину. Впрочем, он считал, что врать она по-прежнему не умеет, а она все билась и билась о закрытое окно и звенела ему, что просто хочет воздуха. Воздуха с улицы.
– Надо тебя одеть.
Но Елена рассердилась и заупрямилась. Сейчас ночь… Это моя Ночная Одежда, сказала она. Моя Дневная Одежда тебе не нравится. Она снова ударилась в стекло. Ее «дневная одежда» представляла собой голубую футболку с поясом, из которой вышла туника, очень короткая, доходившая только до середины бедра.
Сейчас то, чего хотела она, так совпадало с его желаниями, что он ощутил… легкое чувство вины. Но позволил себя уговорить.
Они выплыли, держась за руки. Елена в белом одеянии была похожа не то на призрак, не то на ангела; Стефан, весь в черном, почувствовал, что чуть ли не сливается с фоном там, где деревья заслоняли лунный свет. Каким-то образом они в конце концов очутились в Старом лесу, где скелеты деревьев были перемешаны с живыми ветками. Стефан до предела напряг свои новообретенные чувства, но не почувствовал никого, кроме обычных обитателей леса, медленно и с опаской возвращавшихся после того, как их напугал выхлоп Силы, выпущенной Дамоном. Еноты. Олени. Самцы-лисы и одна несчастная лисица с двумя детенышами-близнецами – она не смогла убежать из-за детей. Птицы. Все те животные, благодаря которым этот лес стал таким чудесным местом.
Ничего похожего на малахов; ничего такого, что могло бы представлять опасность.
Стефан заподозрил, а не выдумал ли Дамон существо, которое на него воздействовало. Дамон умел потрясающе убедительно лгать.
Он говорил правду, прозвенела Елена. Но сейчас оно или невидимо, или убежало. Из-за тебя. Из-за твоей Силы.
Он посмотрел на нее и увидел, что Елена смотрит на него со смесью гордости и другого чувства, которое легко читалось, но поразительно смотрелось под открытым небом.
Она вздернула голову; классические черты ее лица были чистыми и бледными в лунном свете.
На щеках появился застенчивый румянец, а губы чуть-чуть сжались.
О… проклятие, бешено подумал Стефан.
– После всего, что ты пережила, – начал он и допустил первую ошибку. Он взял ее за руки. И тогда какая-то синергия, возникшая между его и ее Силой начала медленно кружить их по спирали, поднимая вверх.
Он чувствовал исходящее от нее тепло. Сладкую мягкость ее тела. Закрыв глаза, она продолжала ждать поцелуя.
Мы можем начать все сначала, приободрила она его.
Это была правда. Он хотел вернуть ей те чувства, которые она дала ему в его комнате. Он хотел сжать ее в объятиях; он хотел целовать ее, пока ее тело не затрепещет. Он хотел, чтобы она растаяла, потеряла сознание от его поцелуев.
И он мог это сделать. Не только потому, что, став вампиром, он кое-что узнал о женщинах, но и потому, что он знал Елену. Они действительно были одним сердцем, одной душой.
Пожалуйста, – зазвенел голос Елены.
Но сейчас она была такой юной, такой беззащитной в своей белой ночной рубашке, со своей белой кожей, чуть порозовевшей от предвкушения. Использовать такое существо в своих интересах – нет, нельзя.
