Дракон цвета любви - Галина Дмитриевна Гончарова
Могло и обозлить, и раздосадовать, и вернется Матиас еще большей сволочью, чем был. Но выбора нет. В тюрьму его сажать – Лиезов опозорить, а там и эс Чавез, считай, рядом.
Убивать – Марису жалко и ее мать тоже. Они ж не виноваты, там папаша гад, сынок в него и пошел. А Мариса с матерью Матиаса ведь любят.
Остается вот такое решение. А там, глядишь, и получится из избалованной дряни нормальный человек. И я решительно перевела разговор на более важные темы:
– Я сегодня еще отлежусь, а завтра вылетаем. Ты готова?
– Вполне.
– Мариса, помоги мне, пожалуйста. Надо уложить платье, у меня там есть, зеленое. Нам ведь наверняка придется ко двору, а у меня проблема с одеждой… ты знаешь.
– Я тебе сколько раз говорила: хоть одна нормальная вещь, но нужна! – эсса Лиез топнула ножкой. – Вот что тебе стоило ее заказать в столице? Нет же! То одно, то другое… Ладно, сейчас поговорю с девочками. Авось у кого-то и найдется нечто подходящее.
И исчезла за дверью.
Через два часа я обзавелась (напрокат) шелковым голубым платьем и несколькими нитками бирюзы в золоте. Для волос и запястий.
Выглядело оно отлично, сидело на мне еще лучше – красота! При дворе не опозорюсь. Теперь главное, чтобы король нас всех не придавил, а то ведь может.
Я бы на его месте об этом серьезно задумалась.
* * *
Дождливым вечером,
Вечером, вечером[12]…
Сначала спела я одна. Потом девушки подхватили припев. Потом Эдгардо достал из сумки тетрадь и принялся записывать слова.
– Каэтана, откуда песня?
– Из далекой страны, – отозвалась я. – Такой далекой, что туда даже драконы не летали. Там была война, и летчики писали такие песни. И пели их, и вкладывали в них душу. А потом о них забыли… Так бывает. А песни… песни остались.
– С кем там воевали? – Мужчин интересовали военные вопросы.
– Подыграешь? – посмотрела я на подругу.
Руки уверенно легли на струны.
Конечно, «Вставай, страна огромная»[13] так просто не споешь. Там и настрой должен быть, и медь, и трубы…
Но настрой мне передать удалось. Потому что он изначально был в той песне.
А потом я рассказывала.
Не про идеи фашизма – еще здесь этой дряни не хватало! Нет! Про то, что хотели завоевать и поработить, этого достаточно. Про то, как воевали ребята, как до последнего стояли, защищая Брестскую крепость, про оборону Ленинграда, про то, как наши летчики расстреливали весь боезапас, а потом шли на таран…
Я бы и Высоцкого спела, когда «их восемь, нас двое», но – не поймут. Поэтому просто рассказывала. Как оставляли для себя последнюю гранату, как подрывали себя вместе с врагом, как дрались без всякой надежды… просто потому, что сейчас ты положишь врага и его останется меньше. А за тобой придут еще люди, и им будет легче.
Мужчины слушали. Слушали и девушки.
– Никогда не смогла бы вот так… на таран, – вздохнула Севилла.
– Они точно знали, что не выживут. И выбор был между смертью – и Смертью. Уйти просто так или уйти, прихватив с собой врага.
– Врага, конечно, – пожала плечами Ярина. – Хотя бы не так обидно. В небе «ночные ведьмы»… Они так тоже поступали?
– Конечно. Есть возможность – выживи и убей врага. Нет возможности выжить – убей врага.
– Женщинам не стоит воевать. – Орландо вздохнул. И качнул головой, глядя на Марису: – Я не стану тебя останавливать. Я просто сойду с ума от тревоги за тебя.
– Согласен, – рубанул Хавьер.
– Если бы тогда они не воевали, все бы обернулось гораздо хуже, – вздохнула я. – И в партизаны уходили, и ничего страшного.
– Партизаны?
Я подумала и еще про Василису Кожину рассказала. И про Дениса Давыдова – эскадрон гусар летучих. И даже про кавалерист-девицу. А что?
Надежде Дуровой сложнее приходилось, это уж точно.
И не просто так я это рассказывала.
Каждый знает, психологический настрой не менее важен, чем вооружение. Толку с танков и самолетов, если за их штурвалами сидят вояки в памперсах? А мне надо, чтобы подруги были готовы драться. Чтобы ничего не боялись, чтобы чувствовали себя частью команды…
Хотя бы начать.
С горящими глазами слушал мои рассказы Али.
А что?
Глядишь, и будет герой-летчик! То есть герой-драконарий!
Эх, повезло бы нам при дворе, а тот ведь прикажет его величество – и всех в пыль загонят. Его предок-то не колебался…
Страшно, конечно.
Ничего.
Справимся потихоньку.
* * *
Если кто-то думает, что прибыли в столицу – и сразу же к королевскому двору… это вы, ребята, зря. Чтобы попасть не то что к королю – а так, подать свое прошение, столько согласований пройти надо – это минимум дней двадцать.
Минимум!
Если к тебе хорошо относятся, если ты достаточно знатен, богат, занимаешь привилегированное положение… ладно!
На худой конец, если ты принес Очень Важную Новость.
Вот, к примеру, найденный нами клад мог бы такой послужить. Но денег мне и самой мало было. Да и мужчинам тоже.
С другой стороны, у нас есть эс Чавез.
Орландо имел право доступа к королю – почти свободного. Дня за три он мог управиться, может, за четыре. Но свободное время все равно оставалось, и я решила употребить его по назначению.
К примеру, сходить в казначейство.
Здоровущая, в три этажа и половину квартала, домина меня весьма впечатлила.
С другой стороны… если я просто приду и буду спрашивать, как пройти к главному казначею… что мне ответят?
Пра-авильно.
Пошлют меня подальше.
А как тогда извернуться? До табличек на дверях тут пока вообще не додумались, просто казначейство поделено на две части. Даже не все казначейство, его первый этаж.
Вот там есть несколько открытых кабинетов, в которых и можно подавать прошения.
А на все остальные этажи посторонним доступа нет.
А как тогда увидеться с казначеем?
Отдать кому-то из чиновников письмо раэна Моры и попросить передать эсу Малавии? Лучший способ лишиться письма. Сейчас, так и пойдет кто-то мою просьбу выполнять.
Предложить взятку?
Устроить скандал?
Подкараулить эса на улице?
Что-то мне первые варианты не нравились. Какие-то они непродуктивные. А вот последний…
Зачем идти к человеку на работу, на которую еще и пробиться не удастся, если можно прийти к нему домой? Там и слуги есть, и письмо отдавать не придется. Найду я, как договориться и что сказать. Еще как найду.
Узнать, где живет эс Малавия, было сложнее,
