Евсения - Елена Саринова
— Адона, мне сегодня вечером нужно будет уйти… в Букошь, — дриада оторвавшись от своей вязки, передвинулась ко мне по лавке, и внимательно посмотрела в глаза. Я же свои, напротив, отвела к водяным струйкам на стекле. — И спасибо, что не спрашиваешь: зачем и к кому…Ты знаешь… Это, наверное, странно, но, я теперь совсем не чувствую себя свободным лесным духом. Все время хочется чего-то. Так хочется, что сердце ноет… А чего, сама не пойму. А ты?.. Ты когда-нибудь была свободной? — нянька моя вздохнула и снова вернулась к своему занятию, ловко выводя крючком зеленые ниточные узоры. — Адона. У нас с тобой все будет замечательно… Ну да, особенно, когда я надену свой новый ажурный жилетик. А к вечеру не успеешь закончить?.. Хотя… И так сойдет…
А вот с Тишком все так гладко не вышло. И бесенок за свою услугу проводника запросил с меня полный отчет о намерениях:
— Да что ты ко мне пристал то? — отмахиваясь в который раз от его возмущенного верещания, тормознула я посреди тропки и уперла руки в бока. — Может и сам тогда разоткровенничаешься и поведаешь мне, отчего я «бестолочь тиноглазая»?
— А то ты сама не знаешь? — фыркнул в ответ бесенок, тоже подбоченясь. — В такое место, в такое время, с такими бестолковыми мыслями в голове. Мало тебе этого?
— А знаешь что?.. Скачи ко ты обратно. И без тебя управлюсь, — прищурила я на него глаза.
— Ага. Сберегла собака нос — прищемила дверью хвост.
— Выкручусь, как-нибудь, — только и буркнула я, вновь срываясь в путь.
— Постой!.. Бестолочь тиноглазая… Здесь «нырять» будем. И чтоб слушалась меня. А то брошу и останешься и без носа и без хвоста.
— Вот, давно бы так, — не останавливаясь, свернула я влево. — Теперь рассказывай, по какому поводу больше всего верещал, — бесенок хрюкнул, намереваясь, видимо, ехидно усмехнуться, и выдал:
— Всему свое время.
Время настало сразу, как только мы, вынырнув из туманного коридора, затаились у высокого каменного забора. С обеих сторон нас надежно сейчас скрывал густо разросшийся орешниковый подлесок, позволяющий, однако, моему проводнику назидательно прогуливаться мимо моей персоны и вполголоса внушать:
— Евся, у Ольбега этого ведь не только огорожа такая, но и сами хоромы. Ты это понимаешь?
— Теперь, да, — кивнула я, старательно водя взглядом за бесом. — Значит, нырять сквозь стены не получится.
— Ага, — застыл на мгновение Тишок. — Потом собаки на улице. Они тебя и незримой учуют.
— Ну, с ними-то я всегда договорюсь. Это не кошки… стервы трусливые.
— Да что ты? — оскалился бес. — А почему ж ты с ними не договорилась, когда они меня на яблоню Теребилину весной загнали?
— А то был глубоко воспитательный момент. И вообще, не о нем речь. Что еще? — добавила с нажимом, глядя в прищурившиеся нехорошо бесовские глаза.
— А и всё… Только напоследок хоть мне скажи: как жениха компрометировать будешь? До приезда подружки управишься?
— Надеюсь. И разберусь на месте, — бросив ответы на оба вопроса, двинула я вдоль забора. — Тишок, а у тебя спросить можно? Откуда ты про все это знаешь? — но, ответ неожиданно, получила сама, едва высунув из-за угла нос. — Жизнь моя, пожухлый лист… — в это самое время, с другой его стороны, дом Ольбега покидал батюшка Угост…Ну, значит, будет у меня резон еще на пару вопросов к здешнему гостеприимному хозяину.
Однако, боевой пыл, поддерживаемый всю дорогу лишь за счет постоянных препирательств с бесенком, покинул меня уже у чугунной калитки. Поэтому, вдохнув по глубже, я немедля дернула за мокрую от дождя веревочку. Действие это тут же отозвалось внутри двора истеричным перезвоном колокольчика, и через пару мгновений ко мне оттуда высунулась небритая рожа:
— Я к господину Ольбегу… по приглашению, — буркнула, насупившись на морщинистый лоб мужика. И по тому, как он скоро калитку распахнул, а потом, сделав шаг на улицу, кинул вдоль нее насмешливый взгляд со словами: «Чего пешком то? Или у мамаши Фло опять коляска накрылась?», поняла, что подобные «приглашения» в данном доме — не диво. А вот это знание пыл мой как раз и вернуло. — Не твое дело. Веди, — поправив на бедре сумочку, первой пошла к высокому, подсвеченному фонарями крыльцу…
«А вообще, занятное это зрелище — дом единственного в округе богатея», — открыв удивленно рот, застыла я сразу же с внутренней стороны двухстворной двери. Огромная комната с цветочными горшками по углам была освещена, как солнцем в яркий день, висящими по стенам, светильниками, а прямо напротив входа, высилась на подставке «рогатая» одёжная вешалка, на которой висел сейчас, стекая каплями на натертый до блеска пол… Зонт? Точно, зонт. Я такой один раз видала. В Букоши, у почты. Что же касается самих стен, то были они, толи разрисованы причудливыми синими птицами, толи…
— Евся, деточка! Вот уж не чаял, не надеялся! — ну, бестолочь тиноглазая, теперь держись…
— Доброго здоровья, господин Ольбег, — вмиг преисполнившись девичьей стыдливости, выдохнула я. — Страсть, как хочется удивиться. А раз вы обещали…
— Приложу все усилия, — великодушно обязался передо мной подружкин жених, плотнее запахивая на животе длинный расшитый… Халат? (да, какая разница?) — Прошу за мной. В мои скромные апартаменты.
Скромные эти апартаменты, мы, довольно прытко, пересекли вдоль всей их «нескромной» длины, а потом устремились наверх, по узкой, обвитой вокруг каменной опоры лестнице. Я лишь озираться по сторонам успевала, подгоняемая сзади распростертыми гостеприимно хозяйскими объятьями. В результате чего, в следующий раз тормознула уже… Ну а где ж еще можно «удивлять» весчанку из глуши? Только лишь в опочивальне. А чего ж она сама ждала?.. Правда, опочивальня эта скорее напоминала весевую площадь со стенами и окнами, на мое счастье, пока не завешенными. С кроватью под золотым пологом в одной ее стороне и камином — в стене напротив. А между ними: кресла, столики и шкафы резные разных размеров и цветов. Да… Есть где разгуляться и меж чем поноситься… если до этого дойдет. Но, то, что привлекло мое большое внимание сразу же, вообще ни в какие, даже дриадские, нравы не укладывалось — картины. Много картин. И на всех — совершенно голые дамы (сидящие, возлежащие, нюхающие цветочки и просто меж них живописно замершие) с формами, не уступающими «богатству» моей дорогой подруги.
— Располагайся, деточка, не стесняйся, — подтолкнул меня в очередной раз Ольбег, наведя на мысль, что «стесняться»
