Эйя - Мирослава Мэй
– Что ты такое говоришь…, нет, Тронвилль. Нэй спас меня утопающую в лесном озере несколько дней назад. Он заботился обо мне и был очень ласков…
– Он затуманил тебе разум, детка! Палач не испытывает чувства, потому что не человек! Жнец смерти не являет себя живым просто так. Он что-то говорил тебе? Спрашивал об Иериель?
– Нет. Он только попросил рассказать о себе и ничего больше.
Она спрятала глаза под опахалами ресниц, чтобы старик не заметил их смущенного блеска. Ее губы до сих пор хранили изумительный вкус страстного, но в тоже время такого вымученно нежного поцелуя. Ее первого поцелуя.
Тронвилль беспокойно закряхтел.
– А еще он сказал, чтобы я попросила тебя рассказать мне о королевстве Дуаг, потому что оно станет моим домом, – тихо добавила девушка.
Старик выронил из рук кружку. Горячая жидкость стекала по его животу и коленям, но он даже не моргнул. Глубочайшее потрясение выбивало из его тела крупную дрожь.
– Что с тобой, Тронвилль?! Ты пугаешь меня!
Девушка обхватила руками колотящиеся, словно в припадке старческие плечи.
– Неужели все повторится снова…, – – со страхом прошептал Тронвилль.
– Что повторится?
Шумно пододвинув стул ближе к девушке, он неуклюже опустился на жесткое днище и откинул сутулую спину на его скрипучую стенку.
– Когда-то, так давно, что не осталось и преданий о том времени, дуаги и аннерийцы были добрыми соседями. Мы любили, заключали браки, воспитывали детей, жили в мире и согласии друг с другом. Непохожие, разные, словно огонь и вода, но наши сердца и души идеально сочетались, как будто были созданы друг для друга самой природой. И вот однажды вода так сильно полюбила огонь, что затушила в своих неосторожных объятиях уголек их пробуждающейся, робкой любви. Смрадный пепел убитых чувств окрасил голубую гладь в черный цвет, помутил разум и отравил сердце. Вода обвинила огонь в своем же преступлении, преследуя его по пятам и требуя зажечь новое пламя. Но ничего не вышло, ведь вода забыла, что любовь зарождается и горит в нас не по чьему-то хотению или приказу, а вопреки всему.
Боль от неразделенной любви очернила и душу этого человека, породив семена ненависти к братскому народу. Обманом и хитростью он посеял эти же зачатки в сердца своих соплеменников. На два долгих столетия развязалась страшная война, унесшая тысячи невинных жизней с обеих сторон. Но пятьдесят лет назад противостояние между Дуаг и Аннерией вдруг неожиданно прекратилось. Новое поколение не видело смысла слагать свои головы за то, что уже и не помнилось в веках. Твой народ ушел в никуда. Признал поражение и бросил свой дом. Никто точно не знает, где их новое пристанище.
Тронвилль грустно склонил лохматую голову о чем-то задумавшись. Отхлебнув из кружки пару глотков, он снова продолжил:
– Чтобы закрепить мир и обезопасить потомков от возможных распрей в будущем, Аннерия, оставляя свои земли победителю, предложила Дуаг следовать некоторому ряду правил, который объединен в свод под названием «Священный закон Шайях». Дуаг не нарушает их до сих пор, Айвен.
– О чем гласят эти правила, Тронвилль?
– Они запрещают нам говорить друг с другом, моя юная золотоволосая аннерийка. Запрещают искать встреч. Запрещают касаться, любить и давать жизнь. Запрещают смотреть друг на друга, под страхом быть отверженными. Навечно. Теперь ты уже, наверняка, догадалась, почему я и Иериель оказались здесь.
– Но это очень жестоко! – Возмущенно воскликнула девушка.
– Многие так тоже считали поначалу. И всех их уже нет на этой бренной земле. Наверное, остался только я. Но эта жестокость оказалась оправдана, потому что дала мир.
– Что ты имел ввиду, когда сказал, что это снова повторится?
– Я не понимаю, что было нужно от тебя палачу, ведь он приходит только за одним – душой. Слишком долго пробыл вдали от дома и не знаю, какие дела творятся за пределами Синего леса, но очень боюсь повторения той истории. Если то, что он сказал тебе правда, то грядет что-то плохое. Возможно страшнее, чем было, ведь ты никогда не была простой аннерийской девушкой. Ты необычная с рождения.
Девушка вопросительно приподняла брови.
– Твои глазки, Айвен, они очень похожи на те…когда…, – старик закашлялся, прочищая горло. – В них живут вода и огонь. Ты своя для обоих народов. Если ты – аннерийка по крови, назовешь Дуаг домом и про это прознают твои соплеменники, то я боюсь, что будет новая война.
Тронвилль протянул сухую, мозолистую ладонь к девушке и по-отечески погладил ее по предплечью.
– От судьбы не убежишь, дочка. Нужно с гордо поднятой головой принимать все ее удары. Так учил меня когда-то отец. Мы все ее заложники, но она отвела тебе ровно столько испытаний, сколько сможет выдержать твое сердце. Чему быть, того не миновать.
А сейчас давай-ка спать. Смотри, какая ты бледная! Даже тепло не вернуло краски в твои миленькие щечки. Я останусь с тобой до завтра. Посплю возле печки, – снова закудахтал старик, встав с насиженного места и провожая девушку в постель. – Ничего не бойся, я буду рядом, если Жнец снова посмеет прийти без приглашения.
– Он очень добрый, Тронвилль.
– Смерть не бывает доброй, моя ягодка. Все, чего касается палач, превращается в прах. Спи.
Айвен чувствовала себя разбитой и неимоверно уставшей. Тронвилль уже как два часа мирно храпел, пригревшись возле каменной кладки, а она все никак не могла сомкнуть глаз. Нет, она догадывалась, что Нэй какой-то не такой. Слишком необычным был весь его облик. Но то, с какой нежностью мужчина вел себя с ней, шло в разрез со словами Тронвилля о том, что он жесток и беспощаден.
«Палач не испытывает чувства, потому что не человек!» – Снова и снова всплывали в памяти слова старика. – «Все, чего касается палач, превращается в прах».
