Елена Усачева - Превращение
Я в очередной раз метнула в Дракона подушкой. Сторожев привычно выскочил за дверь. На пол брякнулась пухлая тетрадка. Бумажная обложка затрепалась. Листочки загнуты — тетрадку долго носили в скрученном виде.
А не тот ли это заветный манускрипт, куда Дракон записывал откровения Мельника?
— Передача «Очевидное — невероятное» у микрофона… — пробормотала я. — Вы в это не поверите, но увидите…
— Чего ты там лепечешь? — крикнул из своего укрытия Сторожев.
Я не стала трогать тетрадку руками. Присела на корточки, взглянула на приподнятую страницу.
Заговор обережный.
На Море-Окияне, на Острове Буяне
Дуб-Стародуб стоит…
— Не трогай! — У Дракона просто нюх на дела, направленные против него.
Продолжение заговора я не прочитала. Его словно кто-то нашептал мне:
Под тем Дубом Бел-Горюч Камень лежит,
Как того Камня никто не сгрызал,
Так и меня
Никто худым словом не достал.
Гой!
— Говорю тебе, не время! — Дракон отобрал тетрадку, скрутил и сунул за пояс.
— Не время, — согласилась я, прислушиваясь к скрипу и шороху, раздававшемуся как будто совсем близко. Кто-то сюда шел. Кто-то хотел мне что-то сказать?
А слышимый только мне голосок уже продолжал петь дальше:
Лада-Мати,
Мати воспета!
Помяни моего суженого,
За столом сидящего,
На полатях лежащего
Да во пути ходящего…
— Ничего у тебя никогда не получится, — ворчал Сторожев. — Тебе нужно дар передавать дальше. Хорошо попросишь, я возьму.
Его голос превратился в фон. Дракон что-то говорил о мировой несправедливости, о том, что не сразу понял, кого надо было на самом деле убить Я же смотрела в окно. Там стояла «березка». Глаза ее были, как всегда, опущены, рот плотно сжат. Весь облик призрачно колыхался, словно она размышляла, а не уйти ли ей отсюда.
— На Море-окияне, — манила к себе «березка», — на Острове Буяне Лежит Бел-Горюч Камень. На том Алатыре-Камне сидит Лебедь Белая…
Надо было идти к ней. Что-то «березка» хотела мне сказать. Но только без Сторожева.
Ветер постучал в стекло горстью колючего снега, напоминая о том, что хождение по сугробам сейчас не самое лучшее занятие. Но меня тянуло на улицу все сильнее и сильнее. У Дракона тетрадка с обыкновенными заговорами, которых можно в Интернете накопать пучок и три ведерка, за дверью же меня ждала целая энциклопедия…
Наших милых вампиров нет, останавливать меня некому. Хладнокровные рептилии не считаются.
Я села на кровать, сжала голову руками. Сейчас Дракон испугается. Очень сильно испугается вздохов за дверью, паутины в углу, покачнувшегося на столе ножа, сквозняка, мажущего по ногам, вздохов в печной трубе.
Сторожев тревожно оглядел комнату, упал на кровать и накрылся одеялом с головой.
Потом попрошу у него прощения, сейчас мне некогда.
Я вышла на кухню, загремела чайником, делая вид, что собираюсь обедать. Огляделась. Куртка и унты здесь. А комбинезон в комнате. Вернусь за ним — не отвяжусь от Дракона. Хорошо бы найти свой сотовый, позвонить Максу. Он свой мобильник, конечно же, оставил дома (трубка так и лежит под подушкой, куда я ее первого января положила), и поговорить у меня получится только сама с собой.
Я последний раз грохнула чайником и бросила его. Штаны, куртка, шапка, варежки. Мысль о том, что могу заблудиться, витала в моей голове, но была сейчас ненавязчивой бабочкой-однодневкой. Если мне и суждено погибнуть, то явно не в снегу.
Подняла глаза на свое отражение — зеркало висело перед входом.
Все будет хорошо. И не из таких передряг выбирались!
Отражение подтвердило мой решительный настрой. Только глаза с неправильно расширенными на яркий свет зрачками вызывали во мне сомнения.
— Стой! — Дракон выскочил из комнаты, услышав, как я распахиваю дверь.
— Да пошел ты…
Уже в коридоре вспомнила, что не знаю, где находятся ключи от снегохода. Но мне было плевать. С ключами или без, я отсюда выберусь.
Никаких проблем с дверью не было. Она легко открылась. Я выбежала на улицу, где пылился неуверенный день. Он был наполнен снегом, холодом, извечной изморозью, превращающей все вокруг в ледяную корку.
Снегоход стоял под навесом, в сугробе по самые зеркала. Ключ торчал в замке зажигания. «Как специально» — мелькнуло в голове. Я еще успела подумать, что Макс, как всегда, обо всем знал, предвидел мой маленький бунт и подготовил мой побег заранее.
Мотор странно трыкал, не заводясь. Я бестолково смотрела на мертвую информационную панель, стрелки на которой и не думали оживать.
— Давай! Ну давай же! — уговаривала я примерзшего железного коня, не желающего меня слушаться.
Непонятный мне механизм прокручивался впустую и только ухал.
— Куда собралась?
Дракон вышел из-за угла, обрушив маленький сугробик снега с крыши. Он был в свитере и тапочках, отчего казался ненастоящим, призрачным.
Снегоход взревел, выпустив столб вонючего дыма. Сторожев и не думал отходить. В памяти всплыло — тормоз, газ… На что-то тут надо нажимать, что-то потихонечку добавлять… Машина скакнула вперед, явно мечтая о свободе. — Не дури!
Дракон все еще стоял поперек дороги, убежденный, что я не сдвинусь с места. Снегоход, как застоявшийся конь, сам рвался из рук. Мне надо было его только подбодрить. И я это сделала. Мотор зарычал. Снег вокруг взлетел меховым коконом и тут же распался, как только я из него выскочила. Дракона передо мной не было, и я понеслась вперед, оставляя гулко рокочущее море справа.
В первую секунду снег выл и метался вокруг меня, машина дергалась, недовольная тем, что ей не дали нормально прогреться. Но потом и снег, и чихание мотора мне надоели, и, словно услышав меня, ветер толкнулся в спину, погнав снежинки в одну со мной сторону, снегоход выровнялся, и я понеслась вперед. От мороза снег превратился в наст, машина бежала, не увязая в сугробах, и мне наконец стало весело. Хотелось смеяться. Хотелось убрать руки с руля, раскинуть их и заорать земной громаде что-нибудь глупо-бестолковое.
Как здорово, что я сбежала! Как правильно, что я сбежала! Как мне надоели и этот дом, и это вечное ожидание!
Лес стремительно приблизился. С порога избушки он всегда казался далекой черной полоской. Сейчас же он вставал убедительной громадой. Между нами лежало замерзшее болото, занесенное ровным снежным одеялом. Сюда можно было дойти пешком. Но тогда Дракон бы меня догнал, а на снегоходе я наверняка избавлюсь от его назойливой слежки.
Чем ближе был лес, тем неуместней казался рев техники. Последние метры машина преодолела с явным трудом. Ее не пускали. Мотор умер, и ко мне вернулась спокойная уверенность. Я шагнула под первые елки. Споткнулась о кочку, выставила руки, чтобы не удариться, кувыркнулась. И бор вокруг сразу ожил. Заохали, застонали сосны, заскрипели сучья, завздыхали сугробы. Воздух наполнился шепотом.
