Диэр Кусуриури - Край Ветров: некроманс

Камориль задумчиво погружался в воспоминания. Голос его звучал глухо и размеренно, но чудилась в нем и тихая, затаенная тревога, невысказанная и для некроманта не характерная.

— Ритуал был проведен несколько спонтанно, — продолжал Камориль, — но было очевидно, что каждый раз, когда Мйар лишался очередного пласта своей памяти, чувство, заставляющее его рвать и резать, уступало место разуму. «Я хочу забыть кое-что еще. Довольно много чего еще», — вот что он тогда сказал, как сейчас помню.

Камориль замолчал.

— Мда, — протянул Эль-Марко. — То есть, ты все-таки уверен, что, используя бусины памяти, мы рискуем получить все того же свихнувшегося Мйара из прошлого, крайне агрессивного и мало невменяемого? Не вариант, я считаю.

— Во даете, — Мйаров голос прозвучал бесцветно. — Прямо истеричкой меня такой описали. Но, что уж. Если говорите, что это было, значит, было… А может, раскрошить какую-нибудь бусину на авось…

— Ну уж нет! — вмешался Камориль. — Ты там не был, а я был! Точнее, ты-то был, но, поверь мне — оно того не стоит. Да и, кроме прочего, нормальные герои не ищут легких путей, так?

— Ага, они их просто не замечают! — хихикнул Кападастер.

— Мне кажется, что на вопрос, что же такое охотится за Ромкой, память Мйара нам ответа не даст, — подытожил Камориль. — Настоящим надо жить, это я вам как некромант говорю! И вот сейчас я предлагаю отправиться в департамент, там глянем что и как, да может, поднимем архивы и посмотрим, кто из старых ведьм вероятностей все еще жив.

— Ведьм вероятностей? — переспросил Эль-Марко. — Но зачем? Я слышал, они… специфичны.

— Ну, а что делать? — пожал плечами некромант. — Все же лучше, чем к гадалке идти! Если мы найдем ведьму вероятностей, и она скажет, что нам может помочь — оно нам наверняка поможет! А иначе я лично не знаю, что делать!

— Все, решено, — это подал голос Мйар. — Я только домой зайду, у меня для Элви кое-что есть. Кстати, оказывается, я не так далеко от Ромки-то живу. И еще, — он взял со стола фотографию бабки Романа, — Варамиру, как и Даньслава, было бы неплохо тоже пробить по картотеке департамента, на всякий случай…

— Вот и молодец, — улыбнулся Камориль. — Значит, ты иди домой и в департамент. Мальчика бери с собой и глаз с него не спускай. Мы с Эль-Марко повторно зачаруем дверь, и окна заодно, где-нибудь пообедаем и присоединимся к тебе уже на месте.

Мйар сунул фотокарточку Варамиры в карман.

— Договорились.

Я рассматривал фотографию Варамиры. Пора бы уже выходить и идти в департамент, но чай-то надо допить. Я уже сложил шелковистую пряжу, сплетенную мною для Элви, в коробочку и прихватил свои документы, — я думал заодно проставить подписи где надо, раз уж я иду туда, потому что лучше сделать это сейчас — мне очень тяжко каждый раз выбираться в департамент исключительных дел, так как там, по-моему, слишком много людей, а это крайне неприятно.

Да, большие скопления людей меня нервируют. Кажется, это называется «социопатия». Моя же социопатия порою резко перетекает в мизантропию, и этот процесс злит меня еще больше.

Фото Варамиры не пахло колдунством ни капли, но как будто бы магически притягивало к себе взгляд. Варамира не казалась мне особо красивой. Она была из тех женщин, которые балансируют между бытием дурнушкой или красавицей, причем, состояние это зависит не только от прически, макияжа или возраста. Видение ее является прямым следствием отношения человека к ней. Если воспринимать ее фото бесстрастно — то и нос у нее большеват, и линия бровей смазана, и вообще, созерцание такой экзотической восточной внешности на фоне декораций тех времен не приносит какого-либо эстетического удовольствия. Но я знаю, что она была женой моего друга Даньслава, а дурного человека он бы рядом с собой не потерпел. Или это все — домыслы… Возможно, я зря стараюсь логически объяснить, что именно меня так зацепило в этой фотографии. То ли воловьи очи, черные, глубокие, гипнотизирующие и манящие, как две ледяные полыньи, то ли темные вьющиеся локоны, спускающиеся по плечам блестящими змеями, то ли тонкие длинные пальцы, унизанные массивными узорчатыми перстнями, а может быть, улыбка, посланная мне тогдашнему… Мне ли? Неужели может быть так, что этот снимок сделал я, и я пытался запечатлеть именно эти ее эмоции, эту ее улыбку, этот свет в ее глазах? Запечатлеть, чтобы показать — кому-то, кому угодно, кто сам не может видеть, — насколько гибельная красота живет в темном омуте этом?

— Мйар, а куда ты ходил? — спросил Ромка.

— А, что? — не понял я, с трудом отрываясь от созерцания старинной фотографии. Женщина, чей взгляд из прошлого так легко пленил меня нынешнего, наверное, уже давным-давно мертва.

— Ну, в письме деда написано… что ты ходил туда, где другое небо, и что ты знаешь слова, — разъяснил вопрос Ромка. — И речь шла обо мне. То есть, о том, что я теперь умею.

Я уставился в окошко. Воспоминания, как огромные ленивые киты, медленно ворочались в моей голове, а слова никак не хотели внятно ложиться на язык, казались пустыми и неподходящими.

— Я ходил… — начал я медленно, — я ходил на далекий Север.

Слова не желали выстраиваться в предложения. Я помню, там был снег, темнота, холод и редкие очаги жизни, а над всем этим — мерцающая пелена северного сияния… крепко натянутый кожаный бубен… варган и утробное пение шамана, и ледяная, черная вода.

— Там, на Севере, я встретил колдунью, — наконец проговорил я. — Она шла на Юг, чтобы встретить мужчину, предназначенного ей судьбой. Я понял, что это — особенная женщина, и вместе с ней я найду ответы на свои вопросы. И я пошел за ней.

— Прямо вот так и пошел? — Ромка округлил глаза.

— Нет, — я улыбнулся. — Она сама взглянула на меня и сказала, чтобы я шел за ней.

— Ага, а дальше?

Я обхватил руками теплые бока чайной чашки, вспоминая давний путь по заснеженным лесам, через широкие реки, по горным дорогам, по устьям высохших ручьев. Дни становились короче, вокруг просыпалась природа, но наш путь был далек от завершения.

— Мы двигались через материк к его краю, туда, где молодые горы, где над лавандовым полем реет гордый ястреб, где широко разливаются мелкие реки, а морской берег пологий и долгий, настолько, что не хватает глаз различить границу песка и моря. Мы остановились как раз у подножья гор, которые можно видеть с перевала — может, ты был там, смотрел на юг?.. Так вот, как раз тогда, в тени той седой громады… погожим, безветренным утром я проснулся и увидел, что моя колдунья одета в белое платье, а длинные золотые волосы ее расплетены. Пальцы ее перебирали струны лютни…