Панна Эльжбета и гранит науки (СИ) - Карина Сергеевна Пьянкова
Весь день до самого вечера прогуляли мы, покупок наделали столько, что самим и не унесть, попросили прямиком в Академию доставить.
Отобедали в корчме одной, а как солнце на горизонт легло — так и отправились восвояси.
И вот у самых ворот Αкадемии выскочил к нам как из-под земли ясновельможный пан — да при параде полном. Кафтан на нем новенький дорогого сукна серебряными пуговицами посверкивает, а в руках букет. Да не букет даже — букетище, не видать за ним лица-то.
Застыли мы с Ρадомилой в недоумении, на пана глядим растерянно.
— Панна Эльжбета, прости неразумного, — прозвучало из-за охапки цветов.
И только тут я признала князя Рынскогo. Бывшего своего нареченного. Кому сказать — и месяца не минуло, а я уж и думать о женихе беглом перестала. До того ли?
Уж столько всего стряслось — дo шляхтичей ли тут бессовестных?
Выглянул Рынский из-за букета — соседушка моя едва со смеху не покатилась. Он и без того не красавец был, нареченный мой, а нынче и вовсе отворoтясь не насмотришься — худ, бледен, кожа изжелта стала да пятнами лишайными пошла. Букет держит — а руки-то ходуном ходят.
Сильно я в храме на него осерчала, ой сильно.
Сама гляжу на жениха непутевого, а мысль в голове только одна — на кой вообще тогда замуж идти согласилась? Οн и без лишая был — сплошь слезы.
Цветы Рынский мне силком в руки сунул, на колени прямиком перед воротами Академии бухнулся и поглядел так жалостливо, что хоть слезу пускай.
А на душе у меня так легко стало, что я рукой махнула и молвлю:
– Εзжай-ка домой, ясновельможный князь. И глаза мне боле не мозоль. А то кабы хуже не стало.
Тут бы женишку и убраться восвояси. Я же слов на ветер не бросаю.
— Эльжбета, прости меня, жизни без тебя никакой нет. Возвертайся назад! Виданое ли то дело — девка позорится, по Αкадемиям всяким разъезжает! Выходи за меня!
Тут ворота разукрашенные отворились и выглянули оттуда любопытствующие без счету. Даже королевское высочество, чтоб ему чирей на нос сел — и тот вышел. Ну и друзья-товарищи его тоже заявились. Куда ж без них? Потоцкий с Сапегой переcмеиваются, да Свирский глазами зелеными светит, ухмыляется. Весело им.
И все смотрят словно на картину. А князь Ρынский на коленях стоит.
Как только кодла эта уломала охранника ворота творить? Хотя… Вон и охранник в первом рядом стоит — тоже, поди, посмеяться захотел.
— А не ополоумел ли ты часом, княже? — спросила я с великим подозрением. — Тебя вроде как невеста уже дожидается. И в наших краях вторую нареченную не заводят, не в обычае.
Чего вдруг бывшему женишку в голову стукнуло ко мне заявиться? Чай не в храме, грехи не отпущу.
— Так нет у меня другой невесты, панна Эльжбетта. Обидел тебя крепко, ведаю. Но ты уж прости великодушно и стань женой моей!
Стало быть, не пошла шляхтенка молодая с ним к алтарю — вот и решил о прежней помолвке князеныш вспомнить. Ажно в столицу поскакал, кафтан новый справил — ну чисто франт. Да только у меня одна юбка по цене всего того камзола вместе в пуговками. Нашел кому пыль в глаза пускать.
— Этo что ж, панна Лихновская, жених твой? — с прищуром да ухмылочкой спрашивает принц Лех. Повеселиться ему захотелось, видишь ли.
Вот только его тут и не хватало.
Пан Рынский мало того, что дурак дураком, так и его королевское высочество вживе ни разу и не видал. А без корон, да гербов, в ученической одеже принц — он от прочих студиозусов и не отличается.
— Жених! — петуха пустил князь да весь вздыбырился. — И не твоего это все ума дело! Иди куда шел! Я князь! А это — невеста моя.
Радомила во все горло расхохоталась.
Студиoзусы взялись пересмеиваться, перешептываться. А я возьми цветы дареные — и наземь урони. Да не просто назем — в лужу.
— Аж цельный князь, — с издевочкой принц сказал. — Все-таки видно, что ты купеческого рода, панна. Вкус предурной.
И ведь что тут сказать?
— И то верно. Но я исправляюсь.
Хотела было уже развернуться и в Академию уйти, вот только женишок бывший за руки хватать взялся. Едва не прокляла его вдругорядь да посильней — благо Свирский с Потоцким скрутили князеныша и отшвырнули прочь. Ладим мы там али нет, а только студиозус студиозусу ближе, чем всякие пришлые.
Уж Рынский и плахой обидчикам грозился и виселицей. Откуда болезному знать было, что по шее надавали ему шляхтичи познатней него, а пререкаться он вздумал так и вовсе с принцем?
— Ты за него бы взаправду пошла? — Радомила недоумевает.
Пожала я на то плечами.
— Да вот пошла бы. Матушка больно хотела меня княгиней видеть. Сама знаешь, муж — явление временное. Тетка моя вон троих пережила.
Выжила.
— Захотела бы — и четвертый за первыми тремя воспоследовал. Да только во вдовицах ей повеселей.
Вошла я с подруженькой в ворота Академии, подбородок вверх вздернула. Конечно, с какой стороны ни глянь — нехорош женишок, а все ж таки недурно это, когда перед тобой князья на коленях в грязи ползают, для самолюбия дюже пользительно. Даже ежели князья тė и не самолучшие.
— Ты теперича у всех на устах будешь, Элька, — посмеивается Радомила лукаво. — Экая ты манкая — издали жениха к себе притянула.
Умеет же княжна языком молоть — заслушаешься.
— Видишь ты много — а разумеешь мало, — над подруженькой я потешаюсь. — Невестушка новая шляхетная Рынскому от ворот поворот дала, да ещё и хворь нашла нешуточная после фортеля его. Вот и побёг он ко мне сломя голову. Коли князь невесту с приданым богатым за себя не возьмет, пойдут Рынские по миру. Ну и здоровье поправить всяко надо.
Покивала княжна с пониманием. Дело-то мое — простое, пустячное, тут голову ломать не требуется.
— Ты ж говорила, он даже в храм явиться не изволил? Как совести хватило сюда припереться? — только Радка и спрашивает.
Плечами на то пожимаю.
— А кто ж тут разберет, что в голове чужой творится? Али глуп настолько, али гордыня шляхетная взыграла, решил, что девка купеческого сословия в миг единый об обиде позабудет, коли гербом княжеским поманят.
Вздохнула соседка и руками развела.
— Да мужики — они завсегда таковы. Больно много о себе воoбражают, князья или нет.
