Академия Весны - Ксюша Левина
– Не рассчитывай. – Он закатывает глаза и кривится.
Это отвратительно – чувствовать себя связанным. С иной. С сиреной. С каких пор они не существа, а люди?
– Рассчитываю, – упрямо качает головой Брайт. – Иначе ты умрешь, верно? Сомневаюсь, что ты этого хочешь.
– Плохо ты меня знаешь, Масон.
Он поднимается с дивана, мечтая уйти от нее подальше, и выходит за пределы облака ее тепла и запаха макадамии, останавливается, потому что хочет уколоть еще больнее, до зуда в ладонях. Сжимает кулаки. Она не должна говорить об их связи. О том, что его жизнь в ее руках. Не должна допускать мысли о том, что они могут сидеть и делиться переживаниями. Этого вообще больше не должно повториться.
– С чего ты вообще взяла, что я проявил милосердие и отпустил тебя? Может, у меня далеко идущие и более интересные планы?
Он равнодушно пожимает плечами и уходит, а Брайт чувствует себя снова чертовски одинокой.
Глава семнадцатая
Сегрегация
СЕГРЕГАЦИЯ
Ограничение в правах по расовому признаку.
Он залез Брайт в голову. Она больше не думает о расистах, сломанном грифеле или библиотеке. Не думает о том, что нужно учиться считать до семидесяти четырех. Она думает о Хейзе. Вероятность смерти совсем не так страшна, как их связь. Он будто все время за ней следит. Липкое чувство преследования и гремящие в голове слова «далеко идущие планы».
Брайт осознаёт очевидное, и это ослепляет. Хейз – охотник. Хейз – сын мэра города и основателя Ордена. Хейз – сын тюремщика ее отца. И они связаны так крепко, что, когда он радуется, у нее изгибаются в улыбке губы. Когда он зол – она сжимает пальцы в кулаки. Когда он взволнован – она озирается по сторонам в поисках источника волнения. Когда он возбужден – она сжимает крепче бедра и молится, чтобы это поскорее закончилось. Когда ему страшно – на нее нападает навязчивая паранойя.
Он залез Брайт в голову, и она чертовски боится, что он и правда что‐то задумал. Далеко идущие и интересные планы… Это раздражает. Он казался ей далеким от всех этих разборок. Он виделся ей тем, кто стоит в стороне, кто выше этого. Даже предупреждение Хардина улетело в молоко, потому что Хейз казался скалой: ледяной, нерушимой, медленно плывущей глыбой. Если такой человек, как Хейз, жесток и безжалостен, то это действительно опасно.
– Наконец‐то! – восклицает Лю, когда погруженная в свои мысли Брайт заходит в спальню.
Из-за отработок она так и не влилась в девчачий коллектив, пара вечеров на кухне не в счет, хотя, судя по их лицам, все совсем не так и Брайт им нравится. Ей же трудно себя с ними представить, они слишком разные. Только Нимея Нока кажется более-менее близкой по духу. Девочки уже нашли музыкальную группу, которая устроила всех, теперь она играет из портативного проигрывателя Нимеи. Они жгут какие‐то травы, источающие приятный ненавязчивый аромат. Они создали возле зеркала беспорядочный склад каких‐то милых штучек: целая корзина с украшениями, платками, заколками и косметикой. Девчонки реагируют на Брайт одинаково радушно, явно перемыли ей кости и пришли к выводу, что профессорша Мерла была несправедлива.
– Ты голодная? – Лю тянет Брайт к кровати и усаживает. – Что за новый головной убор? – хохочет она, стягивая с макушки Брайт черную шляпку с круглыми медвежьими ушками.
– Я просто люблю эксперименты, – пожимает плечами Брайт. – Да, я чертовски голодная, но уже так поздно…
– О, бегом на кухню!
И все девчонки вскакивают с постелей, кутаясь в халаты. Ищут под кроватями свои тапки, прыгают от предвкушения несанкционированной вылазки за вкусняшками. Брайт становится тепло от этого приема, ей хочется чувствовать себя своей и как никогда хочется выговориться или по крайней мере посидеть в приятной компании, где будут болтать ни о чем.
День был паршивым. Брайт забыла дома готовое домашнее задание по пинорскому и получила ноль баллов, не успела пообедать, наспех выпила мерзкий кофе без сахара перед отработкой, а потом и она прошла из рук вон плохо. Ну просто как вишенка на торте. Рейв на Брайт даже не смотрел вот уже несколько дней, только бросал холодные угрожающие взгляды, а после отработок молча уходил. Сегодня за весь вечер она успела пострадать от пары диких книг, кое‐как справилась с дюжиной приключенческих романов и упустила двухтомник любовного романа про влюбленного целителя.
– М-м-м… белые сардельки, тыквенный фид и черный-пречерный кофе? – Нимея вздергивает бровь так, что Брайт не удерживается от благодарного мычания.
Мелона и Овада рыщут по кухне в поисках того, что можно превратить в чашки, – все имеющиеся на кухне стоят в раковине немытые, – а Лю бежит организовывать для Би ужин, пока Нока берется за свою мельницу. Кто готовит еду на общей кухне – загадка, но она тут есть, и это вкусно. Сестры Ува все‐таки очищают пять чашек, брезгливо морща носы, а Нимея разливает по ним кофе.
– Ты в порядке? – Щеки Лю становятся пунцовыми, и Брайт это кажется милым и домашним.
– Неплохо… Все слишком… ново. Этот ваш Орден, предрассудки, я просто не понимаю ничего… И легче не становится, каждый день открываю для себя новые грани расизма. Я никогда не жила в таком месте. Это сложно. Мне тут сложно! Я сорвалась больше раз, чем за всю жизнь. И у меня больше врагов, чем я могу стерпеть…
Девочки молчат, иногда делают глотки из бокалов, но не могут подобрать слова.
– Ты привыкнешь, – наконец холодно говорит Нимея. – Человек ко всему привыкает…
– Но я не человек. – Голос понижается, в руке Овады лопается стакан, и она взвизгивает.
Брайт устало роняет голову на скрещенные руки, потому что ждет очередного приступа ужаса по отношению к ней, но, к счастью, на лицах девочек не появляется даже замешательства. Они смотрят с иронией, будто бить стаканы из‐за злости – это совершенно нормально, если тебя зовут Брайт Масон.
– Ничего-ничего, – шепчет Овада, и тут же осколки срастаются, а кофе возвращается на место. – Пустяки. – И в подтверждение своих слов она делает из стакана глоток. – Мы созданы друг для друга… Брайт Масон и илунженки, способные чинить вещи!
Почини мою жизнь, – усмехается про себя Брайт.
– Ты человек и
