Иного не желаю. Часть 2 - Виктория Витальевна Лошкарёва

— Альфа разрешил остаться с тобой до самых родов. — Кивнув Фернандо, сообщил мне оборотень с широкой улыбкой.

А я и не знала: радоваться мне или нет.

Так что на разговор к Альфе Рамзи я пришла в смешанных чувствах.

— Устали, Тайя? — осведомился Рамзи, приглашая мне присесть в большое кожаное кресло напротив стола.

Сам Альфа, убедившись в том, что я чувствую себя удобно в его кабинете, занял соседнее кресло рядом со мной, а не вернулся за рабочий стол, что как бы намекало … что разговор у нас будет неофициальным.

— Как прошёл ваш день?

— Спасибо, неплохо, — немного склонив голову, ответила я, не совсем ещё понимая, что это: искренняя забота о навязанной гостье или просто «small talk», без которого не начинался ни один разговор на Западе.

Видимо правильно поняв моё недоумение, Альфа Рамзи рассмеялся.

— Я очень рад, что вам стало намного лучше, — произнес он. — Врачи все как в один голос утверждают, что подобного просто не могло произойти; настаивают на том, что это чудо и рвутся посмотреть вашу медицинскую карту.

Вздрогнув, я настороженно взглянула на Альфу.

— Нет, Тайя, — немного, как и остальные шотландцы, переиначивая моё имя, Александр Рамзи покачал головой. — Мой личный врач ассистирует Фернандо только потому, что его сам об этом попросил Фернандо — и никак иначе.

Он тихо добавил:

— Моя жена совсем недавно была на вашем месте.

Вспомнив историю, про которую рассказывала Лика, я коротко кивнула.

— Благодарю.

— Не за что. — Сверкнув взглядом, Альфа добавил: — Я надеюсь, что вы сохраните доброе самочувствие до конца срока и без проблем пройдете через роды. Не волнуйтесь, у нас лучшее медицинское оборудование и великолепные врачи.

В чем я уже убедилась.

— Спасибо, Альфа.

Альфа Рамзи мягко улыбнулся, ответил ещё раз «не за что», и тут же, почти без перехода, резко произнес.

— Я хотел спросить вас о бете. Он досаждает вам?

— Гильермо? — удивилась я. — Нет, он…

— Если вы думаете, что высокое положение в стае даёт ему право искать вашей благосклонности, то вы ошибаетесь.

— Нет, Альфа, что вы, — я замотала головой. — Между нами нет никаких… личных отношений. Он — друг.

Серые внимательные глаза медленно смерили меня с ног до головы.

— Тайя, вы же не глупенькая семнадцатилетняя выпускница закрытого пансионата для девочек. — С усмешкой покачал он головой. — Вы же понимаете, что мужчина не будет скакать по разным странам, подкупать НАТОвское начальство, а потом бежать с букетом в зубах двести километров, чтобы втихаря навестить друга.

Взглянув на моё ошарашенное лицо (да ведь, могла бы и сама мозгами раскинуть), Александр Рамзи тяжело вздохнул… и махнул рукой.

— Ладно. Идите.

Я покинула кабинет Альфы вся пунцовая — не из-за слабости, не из — за состояния своего здоровья — а просто потому, что чувствовала себя ужасно неловко. И глупо.

Друзья же…

Альфа Рамзи был прав: я не являлась молоденькой институткой, внезапно открывшей для себя взрослый мир; Гильермо же никогда не был мне только другом.

Он ещё тогда, в феврале, прямо сказал, чего хочет.

Это просто я сильно поглупела с того времени.

Усевшись в первое же попавшееся на пути кресло, я провела руками по лицу — чтобы хоть как — то избавиться от ощущения бессилия; от чувства отчаяния, которое охватило меня сейчас.

Куда делалась сильная, расчетливая, деятельная дамочка, которую я много лет заботливо вылепливала из запуганной странным сумасшествием, сироты?

Как так получилось, что всего несколько месяцев знакомства с Валуа перечеркнули не только всю мою прошлую жизнь, но и меня — прошлую — перечеркнули тоже?

Что осталось от той смелой, сильной девицы? Одна бледная тень, трясущаяся сейчас от одного только имени этого подонка, который, к несчастью, почуял во мне свою истинную пару. А я?

Где я сама?

Уставившись в пустое пространство, я принялась за свой «аутотренинг» — счёт до тысячи на латыни. Я несколько раз сбивалась, всхлипывала, начинала сначала — и думала, думала, думала…

Человеческая психика не в состоянии восстановиться мгновенно — я потратила много лет, чтобы стать сильной личностью.

Тогда я, вчерашний подросток, сначала осторожно оградила себя от всех болезненных воспоминаний, которые мешали мне не то, что жить — дышать.

Не слушала бабушку, которая любила с причитаниями перебирать мамины вещи; избегала ходить в ту квартиру, в которой я жила с родителями и которая так и осталась мертвым музеем нашему горю. Я даже дошла до того, что старалась лишний раз не вспоминать маму — и в тоже время из всех своих силы пыталась погасить ненависть к отцу.

Не потому, что простила — потому что просто не могла с этим жить.

Затем, шаг за шагом, брала под контроль приступы, которым тогда не могла найти логического объяснения.

Я рационально выбрала будущую специальность — предполагая, что если моё психологическое состояние когда- либо ухудшится, то я смогу договориться с начальством о том, чтобы перейти на удалённую работу. Не заводила романов, не мечтала о детях — делала всё, чтобы не причинить никому ни боли, ни вреда в будущем.

И, в конце — концов, у меня даже получилось в кой — то мере радоваться жизни.

… но теперь всё это было разрушено.

А ведь восстанавливать куда сложнее, чем строить заново.

Затаив дыхание, я вдруг совершенно отчетливо поняла, что другого варианта у меня просто нет.

Я уже пыталась жить не умом, а сердцем — и это меня привело? Только к предательству, боли, и потенциальной угрозе мне и моему ребенку.

Могла ли я продолжать бездействовать или надо было безотлагательно приниматься за восстановление своей жизни?

Сбившись, я принялась за счёт снова.

А что, если это не просто то, что я могу — а то, что я ДОЛЖНА сделать прямо сейчас, не ожидая родов, не ожидая, когда всё кончится хорошо… или не кончится?

Тем более что бы там не говорили врачи, я- то знала, кто на самом деле мне помог. Альфа самки.

Не Аля, не Настя… а та Серебровласка, что помогла мне в своё время сбежать из замка Этьена. И та, вторая целительница — с золотистыми глазами.

Приложив руку к животу, я улыбнулась, почувствовав откуда — то изнутри согревающее тепло.

Приятно…

Пусть Фернандо и Аля сколько угодно демонстрируют скепсис по поводу произошедших улучшений, но я отчего — то была уверена, что отныне