Плененная тьмой - Роза Александрия
Меня тянет вперед, и я вижу воронку из кровавых туч. Они сгущаются и змеятся по кругу молниями. Мне не хочется туда, но остановиться я не в силах. Я здесь всего лишь гостья. Спектаклем же управляет кто-то другой. Я вижу, как алые тучи сгущаются и засасывают меня в торнадо. Знаю, что там меня ждет нечто ужасное, и упираюсь изо всех сил.
Не хочу! Собираю всю свою силу в кулак. На удивление у меня получается. Я вдруг понимаю, что могу хоть немного, но управлять своим перемещением. Но не успеваю я обрадоваться, как чувствую толчок в спину.
— Не останавливайся! — голос Гекаты звучит приглушенно, будто через толщу воды.
Я лечу в адскую воронку. Глубоко внутри я осознаю, что все идет верно, и перестаю сопротивляться притяжению.
Меня кружит в водовороте событий. Замечаю молнии, которые расширяются по мере моего приближения и, лопаясь, как мыльные пузыри, превращаются в картинки. Они вспыхивают перед глазами, словно на размытом экране старого телевизора.
На первой я вижу крыльцо роддома. В вечернем воздухе пахнет дождем и теплым какао, которое продают в парке неподалеку. Вот моя мама, еще молодая, держит на руках дитя, укутанное в цветное одеялко. Она смотрит на него и улыбается. Вокруг царит тишина, словно мир замер в ожидании чего-то чудесного.
Мне хочется подойти ближе и посмотреть на личико ребенка, но не делаю этого, ведь точно знаю, что это я. Меня пронизывает тепло. Я замечаю нить, вьющуюся вокруг ребенка в маминых руках. Она яркая и светлая, каких я еще не видела. Нить горит огнем, и, кажется, ее видят все — настолько она освещает все вокруг и отражается бликами глазах прохожих. Но мама стоит молча, не замечая ожившего чуда в своих руках.
Вокруг нее неторопливо кружат золотые листья, а она, словно и сама ребенок, проснувшийся вдруг взрослым, не понимает, что делать дальше. Как бедный человек, выигравший целое состояние, держит его в руках и от переполняющего счастья не знает, как реагировать.
Мама видит мужчину, и в нем я узнаю своего отца. Еще совсем юный и беззаботный. Счастливый взгляд и добрая улыбка. Папа подбегает и бережно берет сверток в свои руки, целуя маму в щеку. Он опоздал. Я вижу глаза мамы и понимаю, что она практически плачет. В ее душе клубится обида, но папа пытается всячески ее загладить, рассказывает шутки и ведет маму домой. Картинка растворяется, но мне хочется знать, что же произошло дальше? И я тянусь к ней. Вопрос уплывает вместе с событиями двадцатилетней давности. Я знаю, что она его простит, чем бы он ее в тот момент ни обидел.
Вторая картинка вспыхивает разразившейся молнией прямо передо мной. Вот я иду в школу, мой ярко-синий бант треплет ветер, а счастливые глаза смотрят на папу. Он хмурится и кусает губы, но я не замечаю. Мои мысли заняты детским восторгом новых событий. Я завороженно смотрю на лучи солнца, которые падают на асфальт, проскальзывая через пробелы в заборе. Худенькие ножки пытаются наступать только на светлые промежутки, играя в свою игру с светом.
Нить, что окружает меня маленькую, все так же сияет золотом ярче солнечных лучей. Она освещает это утро, как и улыбка девочки с синим бантом. Но этого снова никто не замечает. Картинка меркнет. Я не увидела продолжения, но точно знаю, что в ночь накануне папа проиграл всю зарплату. Он уже хмурый и неразговорчивый, думает, как объясниться перед мамой. Вечером будет большой скандал.
Меня тянет дальше. Что-то заставляет душу переворачиваться каждый раз, когда новая картина возникает перед моими глазами. Что я увижу теперь?
Вот я сижу поздним вечером у крыльца школы и жду папу. Он должен был меня забрать, но, видимо, забыл. Телефона нет. Денег на автобус — тоже. Мне страшно и грустно. Я слышу мужской смех вдалеке и понимаю, что ко мне приближается толпа пьяных мужчин. Прячусь за дерево и обхватываю себя руками. Нить дрожит вместе со мной, но все так же ярко освещает все вокруг.
Глядя на этот фрагмент совей жизни, я вспоминаю, что в тот вечер мама не дождалась нас с отцом и забила тревогу. Она примчалась к школе и нашла меня, замерзшую и грустную. Но я не плакала. Что-то держало меня. Но стоило мне увидеть родное лицо, слезы крупным градом покатились по моим щекам.
Картинка идет рябью и растворяется в красном дыме, чтобы тут же на ее месте появилась другая.
Вот мой первый день рождения, который мне разрешили отметить с друзьями. Он так и не состоялся. Мне пятнадцать. Я сижу грустная за столом. Мама попросила позвонить друзьям и сказать, что праздника не будет. Папу отправили за покупками и праздничным тортом, но уже вечер, а его все нет. Мама знает, что сегодня он уже не вернется. Чествовать гостей будет нечем. Позвонив подругам, я кладу трубку и вытягиваю из-под тарелки бумажную салфетку и одним движением стираю яркую губную помаду. Это момент невозврата. Выбрасываю салфетку в урну как олицетворение последней капли доверия к отцу. Моя нить не теряет яркости. Наоборот — как будто становится толще, крепче.
Следующий виток событий, и меня забрасывает в непривычно жаркий для Дублина день. Лето только началось, но многие уже надели легкие футболки и шорты. Я иду по улице и одариваю счастливой улыбкой прохожих. Чувствую себя красивой. Самый популярный парень школы обратил на меня внимание и позвал на встречу. Я распустила длинные волосы, что делала довольно редко, и надела голубой сарафан. Юбка развевается на ветру, как и светлые волосы, которые прекрасно сочетаются с голубым.
Помню тот день и не хочу досматривать, но выбора нет. Я не владею своим передвижением. Даже глаза закрыть не в силах, потому что понимаю: все происходит лишь в моей голове. Вижу себя юную, из прошлого. Прихожу в кафе, куда позвал меня Пит, и долго жду. А его все нет. В моих зеленых глазах постепенно зарождается разочарование. С каждой минутой ожидания они как будто угасают, теряют блеск. Когда через окно проглядываются сумерки, я встаю и ухожу домой. Позже я узна́ю нечто омерзительное: Пит выяснил, что нравится мне, и на спор позвал меня на свидание.
Нить обвивает мои понурые плечи и разгорается еще ярче. Я не понимаю, почему так, ведь от предательств и разочарований она должна была наполняться тьмой.
Дальше я вижу себя в
