Вышедший из ночи (СИ) - Элари Елена

Роук, которая совсем недавно выглядела, как стелющийся по земле туман, теперь стояла на одном из валунов небольшого пруда и взглядом, наполненным болью, смотрела в сторону замка, на уходящую прочь грозу и на выглядывающую из-за облаков тёмно-оранжевую луну.

Этот пруд, куда с тихим журчанием вливался широкий ручей, а затем вытекал с другой стороны небольшим водопадом, был любимым местом Роук на горе четырёх стихий.

Она, покачиваясь, перепрыгивала с камня на камень, пока не дошла до узловатого старого клёна. Обычно эти деревья стройные и красивые, да и никогда раньше Роук не видела, чтобы они росли чуть ли не из воды. Но этот клён, скрючившись, как старичок, мало того, что непонятно как сюда попал, когда поблизости не было больше не одного клёна, так ещё и выжил в таких условиях. Это дерево росло, как выражалась про себя Роук: «стоя по колено в воде, а корнями цепляясь за камни, чтобы, как пробка, не вылететь на поверхность пруда и не завалиться набок».

Присев на поросший мхом торчащий наружу корень, Роук стала болтать ногой в чёрной воде.

Клён был болен, его скрюченные ветви и толстый, в три человеческих обхвата, ствол был весь в каких-то наростах.

Один из таких наростов очень напоминал медвежью голову с одним рогом вместо уха, и находился низко от воды, так, что присев на торчащий корень, Роук оказалась с наростом лицом к лицу.

– Знай своё место Роук! Так он сказал: знай, своё место! – пожаловалась она ему. – Вэриат ставит меня ниже своего врага, ниже его гостьи, но ведь они люди! Всего лишь люди! – она схватила пригоршню камней, которые лежали в углублении ствола, и швырнула их в воду.

– Но, конечно, я ведь не жива, меня практически не существует! – Роук вгляделась в свою влажную от камней ладошку и неестественно длинные пальцы.

– Я меч его, подарок Вэриату от Карнэ. Сгусток магии! Я… никто? Я… что-то? – она наклонилась, пытаясь рассмотреть себя в отражении тёмной воды. Которая с большей охотой отражала не её, а ночь, и показывала Роук круги, что образовывались на глади пруда, когда ветви клёна касались воды, или, когда с них срывались большие жухлые листья.

– Я всего лишь нечто, что вынужденно служить повелителю тьмы… То есть, не вынуждено, а хочет служить ему, а если надо, и умереть за него. Хотя, будет ли моё исчезновение считаться смертью? – спросила она у нароста клёна и, не дождавшись ответа, продолжила: – Я только раздражаю Вэриата! Но что мне делать? Молчать, не показывать никаких чувств? Я тоже хочу быть живой! Я же есть, вот она, я! – Роук ладонью хлопнула по воде и, потеряв равновесие, свалилась в пруд, подняв множество брызг.

– Знай своё место, Роук! А где моё место? – забралась она на корень и вскочила на ноги. – Я запуталась совсем! Почему мне говорят, что меня практически нет, когда я чувствую себя живой? Конечно, если для Вэриата я всего лишь плод магии, заклинание, приобретшее такую раздражающую для него форму, то я ниже людей. И неважно, что магию, создавшую меня, самой богине кошмаров под силу использовать только единожды. Всё равно я, получается… никто? – вопросительно приподняла она брови и присела перед наростом.

– Даже не помню, как я появилась, – поделилась с ним Роук. – Первое, что и кого увидела, это Вэриат. В тот момент у него были лучистые голубые глаза… Я думала, – голос её понизился, – что дорога ему, а ему важнее две человеческие девчонки, которых он пригласил за свой стол. Похоже, ниже мне некуда опускаться, ведь людей я не ненавижу, а завидую им… – и зло пнув нарост, она опять чуть не упала в воду.

– Я хочу жить! – закричала Роук, что есть мочи, зная, что её всё равно никто не услышит, кроме, разве только...

– Что уставился? – спросила она у нароста, представляя, что он её слышит. – У-у, коряга, – и, обозвав его, прежде чем уйти, буркнула: – Спасибо, мне полегчало.

Нарост, высасывающий жизнь из старого клёна, пустыми глазницами глядел Роук вслед, а из-за его единственного рога выбрался, шурша жёсткими синими крылышками, ночной мотылёк.

Глава двадцатая

Сколько дней прошло с великой беды, постигшей Илиндор, Арон не знал, он потерял счёт времени.

На Онар возлагали большие надежды, а теперь появилась опасность войны между Илиндором и Эсмиларом, страной царицы Селестины. Как только она узнала о смерти дочери, то оставила все дела и направилась на встречу с Армиром, предварительно послав ему письмо, в котором обвинила его в случившемся.

«Я корю себя, что доверила тебе Онар, – писала царица, – но именно ты не сберёг её, и теперь я окончательно разочарованна в тебе. Удивлена, как Илиндор до сих пор не пал. Быть может, великий город ожидает меня… Ты заплатишь мне за дочь тем, что тебе было дороже неё – Илиндором!».

Получив письмо, Армир закрылся у себя и несколько дней его никто не видел. Король думал над тем, что доля правды в словах его жены есть, несмотря на смутное время, он уберёг город, позаботился о нём, а за своим ребёнком уследить не смог.

Арон бесцельно бродил по дворцу, не видя, куда идёт, не помня себя, не замечая голода и жажды. Он собирался с силами, а затем вновь впадал в это странное состояние, в котором боль мешалась с неверием, а память услужливо заставляла вновь и вновь всплывать в сознании картину гибели его царевны.

Город скорбел. Люди облачились в траур.

Арон присел на край кровати и, закрыв глаза, запустил пальцы в свои белые как лён волосы. Он скорее почувствовал, а не услышал, что перед ним кто-то остановился.

– Анна? – увидел он белокурую служанку, чьи прямые волосы настолько густы, что было удивительно, как ей не тяжело носить их.

– Простите меня, – отступила она от него, – я прибиралась здесь, когда вы зашли. Арон, может, я могу вам чем-нибудь помочь? – и Анна робко дотронулась до его плеча.

– Нет, – резко поднялся он, будто обожжённый её прикосновением. – Ступай, оставь меня, – но сказав это, Арон, почему-то, вышел сам.

Анна швырнула на пол тряпку, которой вытирала пыль, и с досадой посмотрела на захлопнувшуюся за Ароном дверь.

– Я теперь всегда рядом, а вы не цените этого, – прошептала она. – Но ничего, время многое меняет… Время всё меняет.

В коридоре Арон столкнулся с Джоном. Слуга царевны посторонился, пропуская лорда, но затем пошёл следом и окликнул его:

– Арон, на вас лица нет! Вы должны…

– Что? – обернулся он. – Должен свыкнуться, что Онар нет?! Я не верю, что она мертва! Это была магия, – Арон подошёл к окну и опёрся на подоконник.

– Даже если магия, – в глазах Джона стояла скорбь, а голос звучал тихо и с хрипотцой, – Онар всё равно не вернуть…

– Офелия, ведьма, которая сбежала от нас, вполне вероятно, что это она прокляла Онар, чтобы отомстить, – Арон до крови закусил губу, стараясь сдержать рвущиеся наружу чувства.

– Может так, – согласно кивнул Джон, – но и этого мы не узнаем, пока не допросим её палача.

– Сначала его нужно найти, – ответил Арон, щурясь от слепящего солнца, – если он жив, конечно.

– Значит, вы во всём вините ту ведьму?

– Да, или нет, – он вновь закусил губу, – не знаю. Но я не верю, что Онар мертва. Магия виной случившемуся или что-то другое, несмотря на то, что я сам видел, как Онар утонула. Но и учитывая, что её тело так и не нашли… Да не важно всё это! – вскричал он. – Я просто чувствую, что она жива! – и, встретившись с полным боли и тоски взглядом Джона, указал на окно. – Смотри, там день, сияет жаркое солнце, небо голубое, город живёт, люди дышат, если Онар умерла, почему тогда звёзды не взорвались, небо не рухнуло, город не обратился в пепел, а люди не пали замертво? Онар жива, ибо, будь это иначе, всё бы померкло… Джон, – он вцепился в плечо слуги и вгляделся в его лицо, – знаю, вы все считаете, что мой разум помутился, но… Мы должны найти Онар, обязаны хоть что-то сделать, а не оплакивать её, ожидая, когда отыщут сбежавшую ведьму и пропавшего палача. Которые, даже если и виновны в случившемся, вряд ли её вернут.