Лилэр (СИ) - Иолич Ася

– Но крейту всего тридцать с небольшим, – удивилась Лиля. – С чего вдруг ему умирать?

– Жизнь во дворце – сложная штука. – Арелта развела руками. – Да и вообще жизнь. Вон, крейт Сулда... Он так много сделал для кутарцев... Выделил им заброшенные деревни на севере, чтобы они перебрались туда из своих бесплодных земель. И через год умер из-за больного зуба! Говорят, не зуб тому причиной, но кто знает-то? Там жизнь – потёмки. Хорошо, что у него уже было два сына.

Лиля лежала, глядя в стену. Умер из-за больного зуба... Гамте... Она вспомнила свою пломбу, которую пришлось поставить года четыре назад. Стерильная чистота кабинета. "Лилечка, потерпи, сейчас будет укольчик... Вот так...". Ежегодная чистка, регулярный осмотр... Она видела, как тут лечат зубы. Цирюльник-стоматолог! Ржавые клещи – единственное средство! Твою ж налево!

Она передёрнулась. Засыпая, она твёрдо решила избегать по возможности сладкого. Просто... на всякий случай.

На четвёртый день празднеств Лиля уже не кипела. Её злость кристаллизовалась, как сказал бы Ларат. Дело было не в пропущенных праздниках, нет. Вернее, не только в них. Её бесил тот факт, что какой-то малограмотный кретин, по уши погрязший в суевериях, вот так просто распоряжается её жизнью. Ладно бы какой-нибудь кир вроде Дилтада... Хотя нет. Дилтад и Ларат не были настолько беспросветно тупы, чтобы не увидеть в ней человека. Они не смотрели на женщин настолько презрительно, свысока, как этот непробиваемый болван. "Потому что это так", – кривился он в ответ на логичные, стройные доводы Лили, и она быстро перестала пытаться с ним договориться.

Она сидела на пустой кухне, сосредоточенно помешивая ачте без сиропа, и прямо-таки воочию представляла, как Хортелл сидит у себя в комнате, потягивая бренди из хозяйских запасов. Может, сдать его киру Ункеру? Она не раз уже подглядывала, как Хортелл запускает лапу в им же запертый шкафчик с местными "колониальными товарами". Интересно, куда он девает эти специи? Приторговывает из-под полы?

Арелта пришла довольная и весь вечер рассказывала, как танцевала на площади со своим Ортеле, и, засыпая, Лиля приняла решение. Хватит этих издевательств.

Флакон стоял на столе, сверкая гранями. Лиля поглядывала на него, ведя гребнем по волосам. Ладно. Это не какая-то отрава. Даже если она переборщит, ничего страшного. Поспит подольше.

Хортелл сидел на кухне в гордом одиночестве, прямой, будто палку проглотил. Лиля выглянула из-за угла. Похлёбка. Отлично.

– Приятной трапезы, – сказала она, вежливо опуская глаза. Хортелл недовольно уставился на неё, откладывая ложку. – Я хотела извиниться за дерзкое поведение. Хортелл, праздники заканчиваются. Я поняла свою ошибку. Можно, я хотя бы раз схожу на гуляния?

– Нет, – отрезал Хортелл, опуская глаза. – Исключено. Пусть это послужит уроком тебе и примером остальным.

Вот же козёл! Лиля стояла, глядя на стакан с бесцветной жидкостью в своей руке.

– Хорошо. Прости. Хортелл, я хотела сказать... Мне кажется, что дверца ледника плохо закрывается.

Хортелл резко встал. Лиля выдохнула.

– С чего ты взяла? – спросил Хортелл, возвращаясь. – Там всё в порядке.

Он сел за свою похлёбку. Лиля вертела в руке пустой стакан. Сам виноват. Заслужил.

– Я пойду приберусь на женской половине, – сказала она наконец, опуская стакан в лохань с мыльной водой. – Севас, ты выглядишь усталым.

Хортелл нахмурился. Лиля знала, что он не севас, а катьонте, и это напоминание узвляло его самолюбие. Он встал, оставляя пустую тарелку на столе, и вышел. Ну что ж. Пусть пойдёт и утешится бренди в своей комнате. Приятных сновидений!

Она мстительно сунула его тарелку в лохань и вернулась в комнату. Теперь подождать минут десять, не больше.

Лиля шла по красивой, ровной дороге берега кирио, мимо больших домов, кипарисов, рощ олли, глядя, как чайки над заливом летают, окликая друг друга тоскливо. Она срезала путь по узким тропкам между рощами, спускаясь сразу на ярус ниже, и скоро вышла к порту.

Город гулял. У всех дверей местных кабаков толпились пьяные и подвыпившие горожане, и даже конная стража сидела на своих лошадках, подозрительно пошатываясь. Лиля шла, без разбору вбирая носом запахи праздничного Ордалла, восхитительные и мерзкие.

На углу она купила жареных каштанов у мальчишки. К бочке с вином стояла огромная очередь. Лиля посмотрела, как подходящие передают единственный стакан следующим за ними, и поморщилась. Эти полтора года не истребили в ней брезгливость, и Арелта лишь недоуменно морщилась, когда Лиля меняла нижнее платье, которое носила от силы два дня, и простыни, на которых спала едва ли неделю.

– Ты прямо как кирио, – смеялась она. – Те рубашки по два раза на дню меняют.

Лиля вспоминала Дилтада. Да, кирио чистоплотны. Запах пота от некоторых катьонте сшибал её с ног. На её счастье, тут к девушке нельзя подходить слишком близко. Не говоря уж о том, чтобы касаться  немытыми вопреки запретам добра руками.

Площадь оглушила её, отвыкшую от шума и яркости, восклицаниями, музыкой и танцами. Какие-то невероятные акробаты на ходулях, жонглёры, шум и смех... Незнакомый парень вытащил её на площадку для танцев, и Лиля сначала упиралась, но потом внезапно лихая удаль охватила её. Праздник! Часто ли теперь в жизни бывают праздники?

Она плясала и подпрыгивала, стараясь повторить за пляшущей рядом девушкой фигуры танца, и ей почти удавалось. Парень смеялся над её ошибками, и Лиля тоже хохотала, а потом с какими-то девушками они вели хоровод вокруг фонтана на площади, ритмично ступая и хлопая под песню, восхваляющую плодородие земли, по-видимому, очень древнюю. Дудки и трещотки со всех сторон играли разные мелодии, и в этом весёлом хаосе Лиля постепенно растворялась, и её сердце билось в такт шагам очередного танца.

Пять оставшихся каштанов прыгали в её кармане. Хотелось пить. Она обернулась по сторонам и решительно направилась к дверям таверны, над которыми гордо значилось: "Две короны".

– Эй, – остановил её на входе пьяненький мужичок-охранник. – Женщинам нельзя!

Лиля нахмурилась.

– Я хочу всего лишь ачте или кипячёной воды, – пожала она плечами. – Если мне нельзя внутрь, пусть катьонте вынесет мне. Вот.

Она дала ему медяк, и мужичок радостно кинулся внутрь.

26. Уходить из любви в яркий солнечный день, безвозвратно

Лиля стояла, дуя на ачте, от которого в воздух поднимался густой пар. Из таверны доносился громкий смех и вскрики. Мальчишки носились по площади, гомоня, и робкие парочки стояли то тут, то там, пользуясь суматохой и толкучкой, чтобы поговорить, а то и совершенно случайно обняться, не нарушив норм морали, когда их толкнёт очередной подвыпивший гуляка.

Лиля поставила кружку на каменный столбик коновязи и сунула руку в карман. Каштаны были неописуемо вкусными, даже вкуснее тех, что она ела в Париже, и крупнее. Чёрт... Куда...

Каштан выскочил из пальцев. Лиля дёрнулась поймать его и замерла.

Сердце стучало в горле, и над верхней губой выступил пот.

– Держи, весёлая, – сказал Джерилл, выпрямляясь и протягивая ей подхваченный у самой земли каштан. – Что-то у тебя с руками. Как ни встретимся – всё роняешь.

Лиля стояла, унимая перевернувшееся сердце, и в носу щипало. Джерилл весело смотрел на неё из-под капюшона, и она протянула руку за каштаном, касаясь его пальцев, робко, будто это видение могло рассеяться от её прикосновения.

– Не ожидал встретить тебя здесь. – Он вложил каштан в её ладонь и запахнул плащ.

– Я тоже... Я тоже.

– Ты одна?

Лиля кивнула, не в силах отвести взгляд от его улыбки. Полгода. Полгода она стирала его из памяти, и вот, пожалуйста... Голова кружилась.

– Ты смотришь на меня так, будто я снова съел твою булку, а ты в отместку собираешься съесть меня, – улыбался Джерилл. – Пойдём, посидим где-нибудь? Погоди.

Он зашёл в таверну и почти сразу вышел с бутылкой вина. Лиля как зачарованная шла с ним по каким-то улочкам, ныряя в арки и проходя под балкончиками. У одного дома он остановился и показал на арку, ведущую во дворик.