Вера Юдина - Хранители Черной земли
Чтобы избежать дальнейших недоразумений, за Александрой был установлен пристальный контроль. Денно и нощно, гувернантка, следила за девочкой не сводя с нее глаз.
И вдруг в один из дней, после прогулки с той самой гувернанткой, Алекси, как ласково называли ее родители — заболела. В один день, она слегла с температурой, а на следующее утро врачи огласили страшный диагноз — двусторонняя пневмония. Болезнь, как оказалось позже, развилась давно, но из–за чересчур активного и подвижного характера девочки, никто даже на миг не подумал, что с ней может быть что–то не так.
Узнав о своей болезни, Александра, слишком мудро отнеслась к новому состоянию. Она не плакала и не грустила. Она смотрела на родителей взглядом полным разумной безнадежности и обреченности, чем ужасно пугала их, давая понять, что принимает свою участь. Не в силах смотреть на угасающую жизнь единственной дочери, родители перестали заходить к ней.
Все случилось спустя неделю, после того как доктор сообщил родителям о безнадежности ожиданий, и о скором исходе болезни.
Александра лежала в своей постельке, укрытая одеялом. Находясь в состоянии полного изнеможения. За время болезни, ее любимым занятием стало наблюдение. Наблюдение за всем, что ее окружает.
Сейчас она следила за маленькой точкой на потолке, которая осторожно передвигалась в сторону окна.
Вдруг тихо скрипнула дверь, и маленькая Саша отвлеклась от своего занятия, чтобы увидеть вошедшего.
— Мама? — удивленно произнесла девочка.
Она так давно не видела маму, но вместо того, чтобы уделить вошедшей женщине хоть чуточку внимания, Саша снова вернулась к наблюдениями за своей точкой. Это была небольшая муха, которая по законам природы должна была попасть в едва заметную сеть, расставленную маленьким паучком, в углу Сашиной комнаты. Саша давно уже решила, что паучок теперь ее единственный друг, он часто спускался, зависая над ее лицом на тонкой ниточке. Словно это жуткое для всех существо, понимало всю горечь Сашиного положения. И вот, как раз в тот момент, когда маленькая мушка уже подбиралась к ловушке, Элизабет ладонью дотронулась до щеки дочери.
— Не сейчас, — буркнула Саша, продолжая следить за естественным ходом природы. — Это закон жизни, кто–то умирает, а кто–то живет. Естественный отбор. Тебе не кажется?
Она посмотрела на мать таким понимающим взглядом, что Элизабет невольно сжалась. Сколько мудрости сейчас таиться в сердце этого маленького создания. Сколько понимания всего происходящего. Да, это ее дочь. Она не стонет и терзается, она принимает удар, уготованный ей судьбой. Но Элизабет пришла для того, чтобы все исправить. Она не могла позволить своей девочке покинуть этот мир, так и не почувствовав жизни.
— Как ты себя чувствуешь? — ласково приглаживая липкие волосы дочери, спросила Элизабет
— Скоро за мной придут ангелы, — не беспокоясь о том, как ее слова воспримет мама, спокойно ответила Саша.
Элизабет почувствовала холод, сквозивший в словах дочери, сглотнула комок, подкативший к горлу и нервно приложила ладонь к пылающему лбу девочки.
— Зачем ты пришла? — не отрываясь от своего увлечения, спросила Саша. — Не приходила так долго, и могла не утруждаться.
— Я пришла помочь тебе.
— Мне поможет только чудо, и ты это знаешь. Но ты не волшебница. — Холодно констатировала Саша и отвернулась к окну.
Элизабет смахнула набежавшую на ресницы слезу и прошептала, дрогнувшим, упавшим голосом.
— Закрой глаза.
Саша перевела взгляд на маму, лишь на одно мгновение задумалась, но решив, что хуже уже не будет, девочка послушно сомкнула веки. Она почувствовала, как мама положила руку ей на лоб, и почувствовала странное тепло, исходящее от влажной ладони. Ее тело наполнилось невесомостью. Саша попыталась открыть глаза, но что–то мешало ей. Она так и лежала, в темноте, чувствуя как по телу разливается тепло, наполняющее ее силами. И боль, уже столько времени ломающая ее кости начала отходить, оставляя лишь воспоминания. Ее тело наполнилось силой, огнем. Саша сделала глубокий вздох, ее грудная клетка словно распахнулась навстречу свежему воздуху. И почувствовав, что боль окончательно ушла, Саша распахнула глаза и села.
В комнате она была одна. Элизабет нигде не было. Свежий воздух, который наполнил Сашины легкие попадал в комнату, через распахнутое настежь окно. В комнате вновь стало светло.
Саша перевела взгляд на окно. Яркий солнечный свет не резал глаза как прежде, а наоборот, играл забавными солнечными зайчиками, прыгая по светлым стенам. Саша засмеялась, и ее смех колокольчиками зазвенел в стенах комнаты, где еще недавно царила грусть и скорбь.
Спрыгнув с постели, Саша почувствовала себя полной сил, но это было другое чувство, незнакомое и чужое. Саша выбежала в коридор.
— Мама! — радостно закричала девочка.
Но, не смотря на громкие крики, Элизабет не отвечала. Тогда Саша, прямо в пижаме, бросилась вниз.
— Мама! Я поправилась! Ты волшебница. — Еще громче закричала она.
Но снова ответом на ее радость, была тишина. Саша перебегала из комнаты в комнату, из залы в зал, шлепая босыми ногами по венецианскому паркету, времен Екатерины 2, в надежде увидеть хрупкую фигуру Элизабет. Но той нигде не было. Тогда Саша бросилась в кабинет профессора. Они часто проводили там дни и вечера, еще до болезни Саши.
Словно ураган она ворвалась в кабинет, и, заметив отца за работой бросилась со всей своей детской преданностью ему на шею. Она так крепко сжала его своими тоненькими ручками, что профессор закашлялся.
— Тише милая. — Улыбнулся Виктор, глядя в светящиеся радостью глаза дочери.
— Папочка! Я поправилась! Ты видишь, я могу ходить и снова играть! Я поправилась! — радостно прокричала девочка.
Виктор слегка устранил дочь, и заботливо потрепал ее по голове. Саша засмеялась. Она так давно не видела столько радости в глазах отца. Он был счастлив, об этом говорила его улыбка, его теплый взгляд, но что–то в этой радости насторожило девочку, и слегка отстранившись, она со всей своей детской умудренностью старого спросила:
— А где мама?
На одно лишь мгновение, в глазах профессора мелькнуло что–то, очень похожее на грусть. Но, быстро взяв себя в руки, Виктор улыбнулся, и ответил:
— Она ушла туда, где ей будет хорошо.
Саша сурово нахмурилась, и отпрянула назад, сложив на груди руки.
— Где это? — строго спросила Саша, — разве может быть место лучше нашего дома?
— Это немного другое место, — едва сдерживая грусть в голосе, ответил профессор.
Саша недоверчиво прищурилась и обернулась. На письменном столе, стояла большая фотография Элизабет, в уголочке которой чернела маленькая, атласная ленточка.
