В моем счастье прошу винить амнезию - Ива Лебедева
Что я опять делаю не так⁈ Почему нельзя попросить мужа обо мне позаботиться? И… у меня-то память отшибло, а почему Санджей ничего не знает о прислуге? Совсем дома не бывает, что ли⁈
— Вот и проверь, есть ли она. А я пока ванну приму. — Как же меня выматывает пустота в голове! Чистый лист, никаких воспоминаний…
Без долгих раздумий скинув с себя всю одежду и оставшись в одном белье, я направилась в ванную комнату. И чуть не споткнулась, резко затормозив, — так пристально смотрел на меня муж. Да что опять⁈ Раздеваться тоже нельзя⁈
— Откуда у тебя этот шрам? — Подойдя, Санджей снова натянул на нос очки и уставился на едва заметный рубец у меня под грудью. Потом зачем-то принялся ощупывать мой живот, наглаживать ноги…
— Слушай, надо сначала принять ванну, а потом уже… — Я осторожно попыталась освободиться от назойливого внимания мужчины.
Все же мы пока супруги, значит, у него есть на меня права. И его прикосновения мне нравятся. Но они какие-то… странные. Сам он тоже странный. Все вокруг странное!
— Когда ты начала заниматься спортом? — поинтересовался Санджей.
Похоже, он меня не расслышал, увлеченно изучая мое тело.
— Я же сказала, что ничего не помню! Ни про шрам, ни про спорт. Ты мой муж, в конце концов! Вот и скажи мне…
Оторвавшись от моих ног, мужчина принялся изучать мое лицо. Причем тоже как будто впервые его видел. И тут мое терпение лопнуло.
— Я хочу принять ванну! Иди и настрой мне воду, достань гель, шампунь, сделай все, как я люблю! И потом, если захочешь, я позволю тебе помыть мне спину… Давай же! Ифрит побери!
— А… я не знаю, как ты любишь, — растерянно промямлил супруг, уже дернувшись в сторону золотого бассейна.
Ага. То есть желание за мной поухаживать у него резко появилось. Значит, не безнадежен. С разводом пока подождем…
Не знаю, что Санджей делал следующие минут пять. Но он же память не терял, вот пусть и разбирается. Догадывается, вспоминает — в конце концов, мы же не вчера поженились! А я пока причешусь, найду себе мягкий, пушистый халат… с потертыми манжетами и едва заметными пятнами на подоле.
Странно, такой роскошный дом, а они невестку в тряпье наряжали? Настолько жмоты, что ли?
И гардеробная полупустая, а изредка встречающиеся там наряды либо велики, либо малы, либо перешиты. Получается, я донашивала шмотье за козой, курицей и… и еще кем-то, судя по размерной сетке. Мда.
— Ниджен?
В гардеробную заглянул муж и в который раз остолбенел, глядя, как я задумчиво прикладываю к себе два найденных комплекта белья. Всего два, но, к счастью, точно моего размера. На трусы мне денег отсыпали, и то счастье!
— Ванна готова? Какой ты у меня молодец. — Я аккуратно положила оба комплекта на полочку и, проходя мимо мужа, скинула халат ему прямо на руки. — Подержи, дорогой.
Под халатом на мне уже ничего не было. Я же купаться собралась. И меня не волнует, что Санджей в очередной раз подавился воздухом, пока я медленно погружалась в хрустально-золотую пышную пену, приятно пахнущую жасминовой эссенцией.
Точнее, не так. Очень даже волнует, но совсем по другому поводу.
— Ну и чего ты там застыл? Иди сюда.
Глава 3
— О, небесные пэри, что это было? — простонала мадам Зинин, падая в кресло и нетерпеливым взмахом руки подзывая Лильджан, единственную горничную в доме.
— Эта тупая корова окончательно рехнулась, ее надо сдать в дурку! — мгновенно отреагировала Фирин, залезая с ногами на белый замшевый диван и не обращая внимания на то, что пачкает обивку. — Я сразу так и сказала!
— Что случилось, мама? — в бело-золотой холл плавно вплыла вторая невестка семьи Лунар, Альбин. Высокая, стройная, красивая той красотой, которую подчеркивают деньги и совершенно уничтожает бедность.
Альбин прекрасно это знала и всегда следила за тем, чтобы в этой семье ее не обделяли. Даже за чужой счет. Но никогда не вступала ни с кем в открытый конфликт, предпочитая действовать исподтишка.
— Ниджен сошла с ума! — повторила за дочерью мадам Зинин и снова картинно схватилась за виски. — Ты не представляешь, что она устроила!
— Опять? — Альбин изящно присела на другой край белого дивана и принялась подпиливать ноготки. — Что на этот раз?
— Устроила скандал в лечебнице! Нагрубила нам, а Фирин даже посмела ударить! — истерить и изображать умирающую лебедь одновременно умела только мадам Зинин. — И где Санджей? Он уже давно ушел в ее спальню.
— Может, сразу сбежал в свою лабораторию? — Фирин уже опомнилась от шока и заламывать руки по поводу обнаглевшей Ниджен не собиралась. Она всегда отвечала ударом на удар, не откладывая в долгий ящик. — Вряд ли мой брат станет проводить время с этой уродиной. Если бы не ее приданое, он бы на ней вообще не женился!
— Как в лабораторию? Санджей первым делом должен был проверить, в каком состоянии его мать! — тут же вскинулась мадам Зинин. — Лильджан! Мой старший сын ушел?
— Нет, мадам. — Горничной было за пятьдесят, она многое повидала в этом доме за долгие годы работы. И всегда следовала трем правилам: не удивляться, не проявлять эмоций, не вмешиваться. Даже если на твоих глазах творится явная несправедливость. Это дела господ и прислуги не касается.
— Ой, да что гадать, пойду и позову его! — Фирин подхватилась с дивана и взлетела по лестнице, будто ее сквозняком подхватило. — У меня тоже есть что сказать старшему брату!
Пробежавшись по коридору, она быстро добралась до самой дальней из комнат с самой маленькой спальней. Ни секунды не сомневаясь, бесцеремонно распахнула дверь и даже открыла рот, чтобы высказать что-то едкое, желательно прямо убийственное в адрес тупой коровы.
Но комната была пуста, и только в ванной за матово-узорной стеклянной дверью были слышны плеск воды и голоса.
— Идиотка, нашла время!
Злиться Фирин очень любила: злость подпитывала ее, как топливо для костра. А срывать свое настроение на том, кто не ответит, полезно для здоровья и самооценки. Поэтому стеклянная дверь тоже распахнулась без задержки.
И только тут до Фирин дошло, что она слышала два голоса. Два… и один из них мужской.
Юная змеюка застыла в шоке. В роскошной ванне ее старший брат, абсолютно голый и лишь едва прикрытый белой пеной, выцеловывал грудь своей не менее голой жены.
Наглая, паршивая бесстыдница тихо постанывала от удовольствия, откинув голову на бортик и прикрыв
