Совенок. Путь к трону. Пятая часть - Екатерина Александровна Боброва
— И что вы не поделили? — недобро осведомился ректор, сверля провинившихся тяжелым воспитательным взглядом.
Аль сжал губы, испытывая стойкое желание умолчать о причинах драки. Сейчас они казались ему чудовищно глупыми, а собственный приступ ревности — нашел, к кому ревновать — идиотским.
Судя по напряженному сопению рядом, Цыбаки также не жаждал делиться подробностями и предъявлять свой довод: «А наши бабы, по-твоему, дуры?» на суд общественности.
— Молчим, — протянул ректор и глянул так, что стало ясно: выяснение национального вопроса женского образования обойдется им с Цыбаки нарядом на самые неприятные в академии работы.
— Это ничего, пережить можно, — утешающе рассуждал Цыбаки, отворачивая нос от ведра, — вот дядя у меня… Сущий зверь. Как выйдет на палубу, так даже грызуны строем ходят.
Аль недоверчиво фыркнул, подтянул повыше перчатки и, задержав дыхание, принял полное ведро. Недовольно подумал, что такиец мог бы доверху и не нагребать.
Не дыша, на вытянутых донес ведро до носилок. Вывернул, стараясь не брызнуть. Выдохнул и тут же судорожно сглотнул — горло стиснуло от тошнотворной вони.
Яма для нечистот в академии располагалась на дальней поляне у границы с источником. Специальные артефакты испаряли жидкость, а то, что оставалось, уничтожал отведенный для такого случая лавовый поток. Однако целители нашли применение и столь «полезному» продукту, используя его на удобрение ценных лекарственных растений, мол, те росли ударными темпами. Ректор нововведение одобрил, а привлекать к доставке сырья для удобрения стали самых способных к нарушению дисциплины курсантов.
Аль за десять лет еще не имел чести поучаствовать в сем полезном деле, а вот Шиль пару раз таскал ведра с отходами человеческой жизнедеятельности. Но сегодня терпение ректора, подточенное нервной обстановкой, закончилось. И его высочество был приобщен к общественно-полезному труду.
Вывернув ведро, Аль оценил наполненность носилок и махнул Цыбаки:
— Понесли.
В любой отработке магию использовать было запрещено, как и облегчающие воспитательный труд предметы. Ректор и носилки-то разрешил вместо ведер после того, как пятый поскользнувшийся на изгаженных камнях огласил утренний воздух отборным ругательством. Пятым был сам ректор, так что носилки были изготовлены уже к вечеру.
Аль с ненавистью посмотрел на прикрепленный к рукаву амулет-контролер. Если тот засечет использование магии — наказание утроят. А так хотелось хотя бы фильтры в нос намагачить…
Цыбаки подошел, неловко в толстых перчатках ухватил носилки спереди, Аль встал сзади, скомандовал, стараясь дышать ртом:
— Раз-два взяли.
Ямы находились на приличном удалении от оранжерей, идти предстояло через треть академии. Хорошо хоть путь лежал по окраине, по особой тропе, которую курсанты метко прозвали «Вонючкой». Не все курсанты даже с носилками ухитрялись донести груз в целостности — спасибо камням и лестнице — и потому встретить на Вонючке можно было разве что заблудившегося новичка.
— А я летом к вашим на судно попрошусь, — Цыбаки любил поболтать, — хочу учеником штурмана походить. У нас так — чем больше вод знает штурман, тем он ценнее. А мы к вам часто ходим.
Аль стиснул зубы. Во-первых, разговаривать, когда вонь комом в горле стоит, не очень приятно, а во-вторых… Что он мог сказать про лето? Даже если попросится, вряд ли его отпустят на судно учеником. Его практика уже согласована и будет проходить во дворце. Третий, правда, обещался взять к себе, но последнее время Асмас притих, и его подчиненные от скуки и бездействия уже не знали, куда себя деть. Лифгана отбивалась от калкалосов, решая, кем они могут пожертвовать, ибо ключевые фигуры заговора сидели на самом верху и отдавать их крылатым никто не собирался. Исполнителями же чешуйчатые не удовлетворились. Братья делали ставки, кто кого додавит, добавляя ехидно, что на каждого менталиста найдется свой, более сильный с чешуей и крыльями. И обмануть калкалосов им вряд ли удастся.
Тихий шепот вплелся в плюханье жижи в носилках, и Аль ощутил, как внутри проснулся инстинкт. Какой идиот попрется вечером на Вонючку в самое время отработки?
Аль, позабыв об запрете на магию, размышлял о том, что неплохо бы под прикрытием щитов подобраться к шептунам, да послушать о чем речь. Но тут носилки резко дернуло вперед, повело вбок. Цыбаки исчез из вида, чтобы через мгновение с громкой руганью изобразить отчаянный пируэт, спасаясь от рухнувших на землю носилок. Жирные капли разлетелись по сторонам.
Аль застонал — форма! — но ручки не отпустил. Мышцы свело от напряжения. Плечи заныли. Аля повело под тяжестью наклонившихся носилок. Он стиснул зубы, удерживая вонючий груз от падения.
Выругался. Да, чтоб этого такийца огонь пожрал!
Выдохнул, когда носилки встали на землю, плеснув второй волной за край.
Со стороны кустов послышался торопливый звук шагов. Потревоженные шептуны спешно убирались прочь. Аль досадливо поморщился, оглядел штаны, китель, но в тенях подступающей ночи было сложно оценить урон.
— Прости, — Цыбаки поднялся, осторожно ощупал ногу, покрутил стопой, — о камень запнулся. Я в сумерках плохо вижу.
— Почему раньше не сказал? — рыкнул раздраженно Аль.
Такиец виновато развел руками.
— Ладно, — отмахнулся Аль. По краю прошли. А то пришлось бы возвращаться и заново наполнять носилки. Обидно, что не увидел, кто в кустах прятался. С другой стороны, как бы он к ним без щита безмолвного подобрался?
— Я пойду первым, — Аль обошел носилки, обернулся к Цыбаки, предупредил: — Под ноги лучше смотри.
— Смотрю, смотрю, — клятвенно заверил тот.
Следующие десять минут они шли молча. Удушливая вонь настраивала на мрачный лад, не спасал даже пламенеющий — к морозу — закат над горами и первые проклюнувшиеся звезды на небе.
— Слушай, брат.
Аль чуть сам не растянулся от такого обращения и мысленно пожелал такийцу заткнуться.
— А цветы здесь достать можно?
Шестого накрыло странным чувством. Вечер. Парк вокруг цепенел от подступающего ночного мороза. Руки стыли даже в толстых перчатках. От вони слезились глаза, комок застрял в горле,
