Трясина - Анастасия Алексеева
Как-то так случилось, что у нас стал очень популярен абстракционизм. В последнее время аляповатые картины с разбросанными по холсту цветными пятнами и брызгами пробрались даже в редакцию. Веянье не новое, но мне, как человеку далёкому от высокого искусства, совершенно непонятное. Достаточно уже того, что я изучила необходимый для работы минимум. А больше? Нет уж, увольте.
Тем приятнее оказалось обнаружить на повреждённых холстах привычные глазу портреты, судя по всему, членов графского рода. Меня, разумеется, ни на одном из них не было. Зато глава семейства нашёлся быстро. Из всех полотен, только у него лицо не было повреждено. Знать бы, почему. Боялась ли его прежняя владелица тела на столько, чтобы даже готовясь умереть, не рискнуть повредить изображение? Или всё же питала к биологическому отцу тёплые чувства? Жаль, теперь это так и останется загадкой. А ведь выяснить, какие отношения связывали обитателей дома, было бы весьма полезно.
Конечно, если девушку ненавидели и презирали, а она отвечала семейству взаимностью, всё бы стало проще. Но если было что-то ещё, и я, не зная этого, ошибусь, поймут ли они, что место их подарка императрице занял другой человек?
«Впрочем, рассуждать об этом сейчас смысла не много».
Я протянула руку к портрету мужчины, едва не касаясь кончиками пальцев гладкой поверхности. Никаких широких мазков и ярко выраженного рельефа. Как будто попала на школьную экскурсию в Русский музей. Сейчас мало кто так пишет.
Взгляд пробежал по прямым тёмным бровям, задержался на водянисто серых глазах, с застывшими в них осколками неизвестной печали, по прямому носу и замер на тонких, поджатых губах. Правильные, аккуратные черты. Строгая осанка. Непоколебимая уверенность в своих силах. Образ с портрета совсем не вязался с тем, который я себе представила, читая прощальное письмо.
«Граф Матиас Виллар де Цероми. Вот встретимся и узнаем, польстил ли тебе художник, или мне следует перестать судить книгу по обложке».
Портрет супруги моего гулящего папаши нашёлся прислонённым к стене. Изображение пытались искромсать с особым остервенением, и крепления, державшие картину, сдались под этим натиском. Я присела на корточки, пытаясь разглядеть внешность женщины и её детей. Светлые волосы, бледная кожа, тонкие руки, как-то испуганно прижимающие поближе к себе пару похожих как две капли воды мальчишек. Невыразительная. Обычная. Но я всё продолжала смотреть, пытаясь уловить что-то, что ускользало от внимательного взгляда.
Художник постарался на славу, передавая в красках тревогу и напряжение, сковавшие тело женщины. Прежде я её точно не видела. Да и не могла видеть. Но казалось, с истерзанного холста на меня смотрит старый знакомый. Протянув руку, я осторожно коснулась одного из разрезов в том месте, где виднелись остатки лица. Провела по неровному краю и прикрыла глаза. Если в этом мире есть магия, то пусть она сотворит чудо. Не потому, что нужно скрыть следы погрома, а потому, что именно сейчас я хочу увидеть женщину с портрета. Графиню Ингрид Виллар де Цероми.
Я ожидала, что кончики пальцев будет покалывать, или в груди возникнет какое-то особое тепло. Ничего не произошло. Но стоило открыть глаза, и я с шумом втянула воздух. Из картины напротив на меня смотрело собственное отражение, широко распахнутыми в немом испуге глазами. Отражение не того тела, в которое я попала, а моего, настоящего.
Пшеничные волосы, бледно-серые глаза, родинка на шее, бледные, искусанные губы. Ошибки быть не могло. Я точно видела себя. И у меня из этого мира были дети.
Быстро поднявшись с пола я бросилась к остальным картинам. Разрезы, оставленные на полотнах затягивались под пальцами, но сейчас это не имело значения. Общий семейный портрет графской четы. Ингрид старше лет на пять. Под глазами тени, которые художник не стал скрывать. Рядом муж, темноволосая девочка, на руках младенец. Видимо, дочери.
Следующая картина. Две девочки. Старшая сестрёнка держит младшую за руку. Смотрит уверенно, по-детски серьёзно. Ни намёка на улыбку. Близнецов с первого портрета нет. Крошечная картинка на каминной полке, и там мальчиков тоже нет, будто и не было в семье Виллар Николаса и Франка.
«Безумие какое-то».
Я поставила последний обнаруженный портрет на место и уселась на недавно заправленную кровать. От чего-то существование в этом мире человека, на столько похожего на меня, удивляло гораздо больше, чем магия и само моё попадание сюда. Но в отличие от журналиста из маленького города Вероники Сергеевны, у Ингрид Виллар были дети. Две дочери и два сына, видимо, не дожившие до настоящего времени. Объяснить иначе их отсутствие на семейном портрете не получилось. Не к стати вспомнилось, что в прошлом рождение близнецов было дурным знаком.
Бешено колотящееся о рёбра сердце постепенно успокаивалось. Портрет всё же не фотография. Возможно, мы просто похожи. В конце концов, внешность у меня была весьма обычная, среднестатистическая. Да и нынешнее тело не слишком отличалось. Метра полтора роста, может чуть больше. Короткие русые кудряшки, едва достающие до плеч. Я перевернулась, и посмотрела в висящее напротив кровати зеркало. Оттуда на меня сверкнула пара блёклых серых глаз, доставшихся этому телу от графа. А вот светлые секущиеся волосы, похоже, от матери.
«Жива ли она ещё»?
Вздохнув о собственной судьбинушке и неожиданно свалившейся куче вопросов, роящихся в голове, я отвернулась. Смотреть на незнакомое отражение всё ещё было неприятно. Но если не знать, что девушка дочь кухарки, вполне могла бы сойти за родню графской чете. Есть в них что-то общее.
Взяв волю в кулак и отложив переживания на другой раз, я поднялась на ноги. Стоило немного успокоиться, и физическое тело, которому до душевных метаний дела нет, напомнило, что не плохо бы перекусить. Осмотрев дело рук своих и убедившись, что последствия погрома удалось скрыть, я решилась, наконец, покинуть выделенную мне комнату. Пора познакомиться с поместьем Виллар и его обитателями, кем бы они на самом деле ни были.
Глава 2
За пределами моей комнаты особняк особой роскошью тоже не отличался. Разве что на стенах кое-где помимо портретов висели ещё и гобелены с изображениями сцен охоты и турниров. Скромно, без лишнего блеска и аляпистого декора «лишь бы подороже».
На окнах плотные занавески, раздвинутые и подвязанные расшитыми тонким узором лентами. Сквозь хрупкое, начищенное до ослепительного блеска, стекло пробивались
